– Вот оно, значит, как? – дослушав рассказ, вернее рассказы, поскольку Захаров и Гаврилов до этого времени о приключениях друг друга ничего не знали, Дубинин ненадолго задумался. – Ну, что ж, товарищи, воевали вы просто отлично, а что оказались в немецком тылу, не ваша вина, а стечение обстоятельств. Главное, что в плен не попали и оружие не бросили. Разумеется, все сведения будут проверены и перепроверены, но бояться этого не стоит, сами понимаете, какая сейчас ситуация и сколько всякой мрази на поверхность всплыло! И предатели имеются, и провокаторы, и вражеские шпионы, да и просто трусов с прочей шушерой хватает. Все, на этом политинформация закончена. Давайте фрицевские аптечки, погляжу, какой-нибудь аспирин или пирамидон там точно есть.
– Разрешите вопрос, товарищ батальонный комиссар? – протягивая тому трофейную аптечку, спросил Захаров.
– Разрешаю, только на будущее прошу обращаться просто «товарищ командир» или «товарищ комиссар», так короче.
– А почему «фрицевские»? От имени Фриц, что ль? Так их же по-разному зовут.
Дубинин пожал плечами:
– Это просто ты еще не слышал, капитан, что так немцев прозвали. Ну, вроде того, как они всех нас «Иванами» величают. Я утром двадцать второго первый бой в Брестской крепости принял, вот там кто-то из погранцов так их и назвал, мол «снова фрицы в атаку пошли». Запомнилось отчего-то.
– Понятно, – кивнул капитан, решив тоже на всякий случай запомнить новое название гитлеровцев.
Спустя десять минут Дубинин, высмотрев подходящее место, объявил о привале. Место оказалось удачным – дорогу пересекал неглубокий, но широкий овражек, в который и загнали бронетранспортёр. По дну оврага тек ручеек, оказавшийся довольно чистым. Можно и воды во фляги набрать, и в радиатор долить, и просто умыться. Небо оставалось светлым, но под кронами деревьев уже ощутимо стемнело. Бойцы с удовольствием выбрались наружу, разминая затекшие в неудобном положении мышцы и наслаждаясь тишиной, после монотонного гула и лязга кажущейся просто оглушающей.
Лейтенанта Сазова также вытащили из тесного десантного отделения и уложили на землю. После того как ему дали, предварительно растворив в воде, несколько найденных в аптечке таблеток, которые Дубинин назвал мудреными словечками «жаропонижающие, обезболивающее и противовоспалительные», температура у раненого впервые за последние дни немного спала, и он, так и не придя в сознание, заснул нормальным сном. И пилот подумал, что с этим комиссаром, да и с танкистами тоже, их отряду здорово свезло.
Дубинин, захватив из бронетранспортера свой пулемет, принялся перезаряжать оружие – запасной диск он, как оказалось, носил с собой в чемоданчике. Случайно бросив взгляд внутрь, Захаров заметил внутри толстые стопки заполненных убористым машинописным текстом бумаг, непривычного вида целлулоидную бутылку с прозрачной жидкостью и какие-то разноцветные провода. Торопливо отведя взгляд – комиссар ничего не заметил, – комэск мысленно хмыкнул: вон оно что! Особист-то, похоже, какие-то важные секретные документы спасает, чтобы, значит, в руки к немцам не попали. Так что в подобные дела лучше нос не совать, потом замучаешься в контрразведке отписываться, что видел да почему глядел, куда не следует. Развернувшись, Александр потопал к ручью, собираясь наполнить флягу и умыться. Неожиданно за спиной раздался голос механика-водителя:
– Тарщ капитан, разрешите обратиться?
– Обращайтесь, товарищ боец, – обернувшись, кивнул головой Александр.
– Вы ведь в тридцать третьем истребительном служили, я верно расслышал?
– Там, – мрачно кивнул Александр, с тоской подумав, что от родного полка, судя по всему, почти ничего не осталось. – Знакомый кто служит?
– Брат у меня там, младшой, Ванькой звать. Ну, то есть Иваном. Лейтенант Иван Баранов, не слыхали про такого? Тож истребитель, как и вы.
Закаменев лицом, пилот взглянул в глаза танкиста:
– Ваня в моей эскадрилье служил, командиром звена. Дружили мы с ним крепко. И в последний бой вместе шли.
– В последний? – тихо прошептал мехвод, не отводя взгляда. – Значит…
– Нет. – Пилот торопливо помотал головой. – Ничего это не значит! Ты не так меня понял, танкист! Сбили его, это да, сам видел. Первым и сбили. Ну, так и меня тоже сбили, а я живехонек! – Александр старался не вспоминать, как падал охваченный пламенем, рассыпающийся в воздухе «Ишачок» Ваньки Баранова. – Жив он, я уверен! С парашютом, вон, как я, выбросился – и все дела! Наверняка сейчас где-нибудь неподалеку от нас по лесам бродит, к своим выбирается. Так что отставить подобные мысли. Встретитесь еще.
– Хорошо б… – Тяжело вздохнув, немолодой танкист наконец отвел взгляд.
– Вот и ладно. – Пилот поспешил завершить разговор. – Пошли к ручейку, водичка наверняка холодненькая, в такую жару – то, что нужно!
Напившись и освежившись, Захаров достал из бронетранспортера так предательски заклинивший в самый ответственный момент трофейный автомат и, пока окончательно не стемнело, попытался разобраться, что с ним произошло.
– Заело? – раздался над головой голос таинственного батальонного комиссара. В тоне явно ощущалось сочувствие.
– Да, вот… – растерянно сказал капитан, безуспешно дергая затвор.
– Ну-ка! – Комиссар протянул руку, и растерянный пилот отдал автомат.
Особист отошел в сторону, раскрыл чемоданчик и, покопавшись пару минут, подсвечивая себе крохотным фонариком с ярко-белым светом, достал из него листок бумаги со схемой и какой-то инструмент, а затем… довольно ловко разобрал трофейное оружие.
– Что и следовало доказать! Если патрон не извлекается из патронника – извлеки его и посмотри, что с ним случилось! – весело прокомментировал свои действия Дубинин. – Перекос патрона, вот твой «машинен-пистоль» клина и словил! Ты, капитан, когда стрелял, за магазин рукой держался?
– Да! – удивился догадке комиссара Захаров.
– За магазин сей супердевайс держать нельзя! – наставительно сказал Дубинин. – Магазин в приемнике перекашивает. Держи автомат за сам приемник или снизу под цевье. И когда будешь магазин патронами снаряжать, толкай туда не больше двадцати семи штук. Хотя вмещает он тридцать. У него в магазине пружина слабая, может случиться неподача патрона, что опять-таки приведет к перекосу и новому клину. Запомнил, капитан? – с этими словами комиссар быстро собрал автомат и протянул его пилоту.
– Так точно! Запомнил! – благодарно выдохнул Захаров.
– А теперь, поскольку стемнело, приказываю располагаться на ночлег! – повысив голос, чтобы его услышали остальные, сказал комиссар. – Собирайте съестные припасы, будем ужин мастрячить. У меня банка тушняка есть и полкраюхи хлеба.
У прочих бойцов практически ничего из съестного уже не было. И Захаров с артиллеристами, и танкисты уже успели прикончить трофейные запасы. От них остались только две пачки галет. Поэтому щедрое предложение комиссара было встречено с необыкновенным оживлением. Впрочем, когда хлеб и тушенку поделили на всех, каждому досталось по небольшому кусочку и буквально паре ложек. Комиссар, отказавшийся от своей доли в пользу раненого лейтенанта Сазова, только усмехнулся, увидев, с какой скоростью красноармейцы смели угощение. И только после того, как с нехитрой едой оказалось покончено, Дубинин жестом фокусника извлек из своего «волшебного» чемодана флягу с водкой и налил каждому грамм по пятьдесят, сопроводив сие действие своим обычным полушутливым комментарием: