Придется это выяснить. Выбора нет.
Джеми свернула на дорожку, ведущую к ее дому. Ноги болели, голова раскалывалась. Джеми резко обернулась, почти потеряв равновесие, и поглядела на преследователя.
Но разглядела лишь белые и синие пятна. Кажется; он спрятался за дерево.
Все-таки там кто-то был. На короткий миг Джеми почувствовала странное облегчение. Если тебя преследует реальный человек, то это все же лучше, чем испытывать галлюцинации.
Потом страх вернулся. Джеми заставила себя двинуться дальше. На крыльце горел свет, но в доме было темно. Должно быть, родители находились в задних комнатах. До дверей оставалось каких-то несколько метров. Но откроется ли дверь?
Снова обернувшись, Джеми увидела фигуру, тут же нырнувшую обратно за дерево.
— Том!
В самом ли деле она увидела в свете фонарей мелькнувшие светлые волосы?
— Том!
На ветру ее голос был не громче шепота. Джеми попробовала крикнуть громче, но сердце билось слишком быстро, а в горле пересохло.
— Том! Это ты?
Ответом был лишь свист ветра. Где-то орала кошка, почти как напуганный ребенок.
Джеми тоже хотелось заорать что есть сил.
— Том! Что ты здесь делаешь? Это ты?
Тишина. Снова заорала кошка.
— Хочешь поговорить?
Тишина.
Джеми потянулась дрожащей рукой к дверной ручке, повернула ее и толкнула дверь. Войдя в дом, она обернулась и посмотрела во двор. Теперь преследователь убегал прочь, наклонив голову и стараясь держаться в тени.
Но она видела его волосы. Светлые волосы
Джеми стояла в дверях и глядела ему до тех пор, пока тьма не поглотила его. Потом закрыла и заперла дверь. Привалилась к ней, как будто не давая открыть, и попыталась перевести дыхание.
Закрыв глаза, она снова и снова представляла себе тени, бегущие по кустам, а потом фигуру, убегающую по улице.
В голове теснились сотни вопросов. Зачем Том преследовал ее? Зачем прятался в тени? Боялся, что она его узнает? Боялся открыть ей тайну, которая уже была ей известна?
А может быть — что еще хуже — пытался запугать ее?
— Джеми, что случилось? Почему ты вернулась так рано?
Джеми открыла глаза и отошла от двери.
— Привет, мама.
— Кто там, Ширли? — В прихожей показался отец с газетой в руке.
— Это Джеми. Уже вернулась.
— Ты нас напугала, — сказал отец. — Мы были в гостиной и услышали какой-то шум.
— Простите, — сказала Джеми, все еще пытаясь успокоиться.
Отец отправился обратно дочитывать свою газету
— У тебя ужасный вид, — сказала мать, взяв ее за рукав. — Ты совсем позеленела. Тебе плохо?
— Нет, мама. Я…
— У тебя температура? Мне не нравятся твои глаза. Такие больные. Может, ты подхватила грипп? А где Том? Я не слышала, чтобы он вошел.
Мать была невысокой и полной, с круглым живым лицом, обрамленным светлыми кудряшками. Если она начинала задавать вопросы, то ее трудно было остановить. Она напоминала пчелу, которая кружилась над тобой, улетала на секунду, потом снова возвращалась, становясь еще назойливей, чем прежде.
— Тебе нужно померить температуру. Я никогда еще не видела тебя такой бледной. Ты позеленела. Совсем позеленела. Покажи-ка язык. Нет. Не показывай. Скажи, что ты чувствуешь. Тебя не тошнит? У тебя такой вид, будто тебя тошнит.
Обычная чрезмерная материнская опека раздражала Джеми, но сейчас она была так рада, что добралась до дома, поэтому улыбнулась.
— Мне уже лучше, мама, — сказала Джеми неуверенно. — Танцы мне не понравились. Да и Том устал после тренировки. Мы решили потом созвониться.
Мать поглядела на нее подозрительно:
— Ты мне сегодня не нравишься. Я вижу, когда у тебя| что-то не так. Может, выпьешь чаю? Он помогает от тошноты.
— Меня не тошнит, мама. Правда. Но чаю, так и быть, выпью.
— Тебя, наверное, все-таки тошнит. Зачем бы тебе пить чай, если тебя не тошнит?
Джеми засмеялась. Шагнула вперед и обняла мать, для чего пришлось наклониться.
— Теперь я точно знаю, что ты нездорова, — сказала та, улыбаясь. Проявления нежности всегда смущали ее. — Отпусти меня. Я приготовлю чай. Иди к себе, я принесу его в комнату.
— Мама, в этом нет нужды.
— Ты позеленела. Совсем позеленела.
— Ладно, ладно, иду.
Джеми поднялась к себе, радуясь тому, что Кейси ушел к другу Максу. А то опять приставал бы со своими бегемотами или еще с чем-то. Ей сейчас было не до этого.
Она переоделась в ночную рубашку и выпила несенный матерью чай. Он был теплым и душистым. Джеми поняла, что даже чашка чая может заставить ее почувствовать себя лучше.
Мать все кружилась рядом, расспрашивая о танцах, подозрительно поглядывая и твердя о позеленении до тех пор, пока не исчезла последняя капля чая.
А внутренний голос все повторял: «Скажим ей. Скажи ей про Тома, про ограбление, про убийство».
Как было бы просто в этот самый трудный день в ее жизни стать маленькой девочкой и рассказать маме обо всем, поделиться с ней ужасом, тоской и отчаянием. Но каждый раз, собираясь открыть рот, она говорила себе: «Это нечестно».
Будет нечестно вывалить на маму весь этот ужас, словно гору мусора. Да и что она сделает? Лишь сильнее разволнуется и распаникуется.
Да, это будет нечестно. И все.
И по отношению к Тому тоже.
По отношению к Тому? Но разве можно быть честной по отношению к нему? Разве он не угрожал ей копьем? И не преследовал до дома? И не напугал до смерти?
Разве он не убил человека? Не убил человека? Не убил человека?
— Джеми, что с тобой?
— Ничего, мама. Извини. Я просто кое о чем задумалась.
— Ты смотрела на меня слишком долго. Кажется, тебе еще хуже, чем я думала. Давай-ка ложись в постель. Я тебя укутаю.
— Что?
— Я тебя укутаю. Что с тобой, Джеми? Что тебя мучает?
— Ничего, мама. Правда. Кажется, мне действительно нездоровится. Спокойной ночи. К утру я оклемаюсь.
Мама сделала несколько кругов по комнате, разобрала постель, бросила грязную одежду в корзину и прикрыла лампу на столе рукой. Потом снова озабоченно взглянула на Джеми, послала ей воздушный поцелуй пухлой ручкой и вышла за дверь.
Как только мама скрылась, Джеми нырнула в постель. Закрыла глаза, надеясь заснуть. Этот долгий и ужасный день совсем вымотал ее, но сон почему-то не приходил.