– Ни единого грубого слова, – понимающе кивнул Кокрилл и проводил вдову из кабинета, покончив таким образом с допросами и запугиванием.
3
Маленькая компания собралась в центральном зале госпиталя.
– Мы видели, как вы провожали инспектора, майор Мун, – сразу приступила к делу Вудс. – Что он вам сказал? Собирается упечь нас всех за решетку за убийство бедняги Хиггинса?
– Господи, Вудс, что вы такое говорите? – воскликнула сестра Бейтс, которой даже в шутку не нравились такие формулировки.
– Мне он показался довольно милым дяденькой, – заметила Фредерика.
Характеристика «милый дяденька» инспектору Кокриллу никак не подходила. Майор Мун как раз собирался это объяснить, ничуть не умаляя при этом различных достоинств детектива, однако его отвлекло появление сержанта Маккоя: тот вошел, отсалютовал и в растерянности остановился, не решаясь заговорить без разрешения.
– В чем дело? – спросил Мун.
Прошлой ночью сержант Маккой дежурил в приемном покое, где хранились ключи от всех помещений. Его очень взволновало известие о появлении в госпитале полицейского детектива. Дело в том, что он мог предоставить важную информацию. В ночь налета, когда Хиггинса доставили в госпиталь, некто неизвестный, закутанный в плащ и спрятавший лицо под маской, проник в приемный покой и забрал висевший на крючке ключ от операционной. Позднее он незаметно вернулся и снова повесил ключ на крючок.
Выражение лица сержанта как бы говорило: «Ну, каково? Что вы на это скажете?»
На майора Муна новость не произвела никакого впечатления.
– Ну и что тут такого особенного, Маккой? За ключами часто заходят в уличной одежде.
– За ключом от главной операционной? В ту ночь там никого не было.
– Значит, что-то понадобилось в экстренной операционной, и оттуда кого-то послали. Ты видел, кто взял ключ?
– Нет, сэр, не видел. Я думал, это кто-то из медсестер. Я был очень занят: из-за бомбежки к нам поступало много раненых, я не заметил, кто повесил ключ на место.
Сестра Бейтс с негодованием отвергла подобные наговоры на своих подчиненных.
– Уверена, в экстренной хирургии всего хватало, незачем им было посылать в главную операционную. Между прочим, я спрашивала, как прошла ночная смена, и мне сказали, что все было в порядке. Если бы им пришлось посылать за чем-то в главную операционную, мне бы доложили.
– А вы что скажете, сестра? Вы тоже, полагаю, ни о чем таком не слышали?
– Нет, сэр, не слышала, – ответила Вуди и обернулась к стоявшему неподалеку Барни. – Ведь вы бы знали, если за чем-нибудь пришлось посылать?
– Вроде все было спокойно, – отозвался Барни.
Сестра Бейтс сходила к телефону и позвонила в сестринскую столовую.
– Из экстренной операционной точно никто не выходил, – с торжествующим видом заявила она, когда вернулась. – В ту ночь дежурила сестра Гибсон; никаких осложнений не возникало.
– По-моему, смешно, что он был в маске, – заметил Маккой, разочарованный чересчур спокойным приемом, оказанным его душераздирающей истории.
– Смешно было бы, если бы дело не касалось ключа от операционной, – покачал головой Мун. Так или иначе, все это выглядело весьма странно.
– А вы не заметили, кто приходил за ключом – мужчина или женщина? – спросил Барни.
– Не могу знать, сэр, – с зловещей многозначительностью произнес Маккой.
– Как так?
– Я не разглядел лица – из-за маски.
4
Инспектор Кокрилл сам не понял, какое событие заставило его изменить свое решение. Он уже занес ногу на подножку автомобиля, когда, во-первых, подошедший майор Мун и сообщил ему новость о ключе, а во-вторых, с близлежащего поля донеслись разрывы бомб. Запоздало взвыли сирены, над холмами в стороне Торрингтона засверкали вспышки, подсветив ранние зимние сумерки ярким заревом. Неожиданные новости всегда вызывали у инспектора Кокрилла живой интерес, а бомбы – сильное отвращение, особенно с учетом того, что ему предстояло ехать именно в направлении вспышек.
– Я остаюсь, – решительно объявил инспектор, убрал ногу с подножки и двинулся обратно в свою пыльную комнату. Повеселевший сержант Брай тут же пошел в сестринскую столовую.
Сержант Маккой был потрясен впечатлением, которое произвел его рассказ, и поспешил распространить невероятную новость: детектив, которого он тут же повысил до сотрудника Скотленд-Ярда, передумал уезжать и остается в госпитале на ночь. В пересказах его история обросла невероятными подробностями, и к семи часам вечера сам автор узнал бы ее с трудом. Зловещее слово «убийство» распространилось по больнице. Инспектора пригласили в столовую для персонала, чтобы успокоить взволнованных сотрудниц.
Шестьдесят пар глаз разглядывали Кокрилла сквозь завесу пара, поднимавшегося над ирландским рагу. Инспектору было безразлично, как он выглядит: его макинтош свисал складками, скомканная фетровая шляпа была зажата под мышкой, на пальцах желтели следы от сигарет, которые он сворачивал почти без остановки. Кокрилл обратился к медсестрам с короткой речью. Он умел, когда хотел, быть обаятельным и теперь без зазрения совести этим пользовался.
– Я вижу перед собой чутких, ответственных и очаровательных молодых женщин, – звучал основной мотив его песни. – Я прибыл сюда в связи с совершенно заурядным, рутинным и банальным расследованием смерти пациента на операционном столе. Я рассчитываю, что вы не станете болтать об этом случае всякие глупости, а еще лучше, вообще не будете обсуждать эту тему.
Ответом ему были сияющие взгляды и самая что ни на есть искренняя решимость никогда в жизни, ни единым словом не касаться этого предмета. В результате сплетня разнеслась по всему Геронсфорду со скоростью лесного пожара. В ответ на дальнейшие призывы с полдюжины девушек собрались перед кабинетом начальника госпиталя, чтобы сообщить ему все, что им известно, а остальные разошлись, горько сожалея, что им не известно ничего.
В связи с визитом Кокрилла Эстер, Фредерика и Вудс, которые обычно уносили еду к себе в квартиру и там разогревали, были вынуждены ужинать в столовой. К ним присоединились две дежурных медсестры больницы Святой Елизаветы – из-за потрясающего внешнего сходства девушек прозвали День и Ночь – и Мэри Белл, дежурившая в приемном покое в тот вечер, когда привезли Хиггинса. Кокрилл пригласил ее первой, а остальные тем временем ждали, рассевшись на скамеечке перед дверьми. Они жаловались на ужасный запах ирландского рагу и обсуждали случившееся – к вящему негодованию Дня и Ночи, которые, ожидая своей очереди, сидели, сурово поджав губы.
Мэри Белл появилась из-за дверей.
– Ну и как он? – спросили День и Ночь.
– Очень милый старичок, совсем даже не страшный. Правда, мне почти не о чем было рассказывать.
– А зачем ты тогда вообще пришла? Просто потому, что была в приемном покое, когда привезли Хиггинса?