Ксюша, понятное дело, заревела. Но ревела, сжавшись в комочек, даже не пытаясь прижаться к матери.
– И не вздумай ее жалеть, – сказала Анна Ильинична Лиде. – Она у нас одна, нельзя ее лентяйкой вырастить! Нельзя! Ой, божечки мои, что же с вами будет, когда я помру?
Мать права, твердила себе Лида, мать права. Иного способа справиться с Ксюшкой нет. Ребенок закатил истерику – ребенок получил по заслугам, ребенок вразумлен, мать права… Ребенок впервые в жизни закатил истерику, это нужно истреблять сразу и навсегда, мать права…
Нужно вести себя с дочкой именно так, нужно скопировать правильные интонации. Если Ксюшка их понимает – значит, Анна Ильинична все делает правильно и может служить образцом.
Правда, садиться за уроки уже поздно, ребенку пора спать. Но пусть хоть сядет за письменный стол, пусть откроет учебник, какой-нибудь. Через четверть часа можно отправить ее в постель. Главное – чтобы она сейчас послушалась.
– И это только начало, – сказала Анна Ильинична, убедившись, что внучка тупо смотрит в открытый учебник. – А потом – припасай полено.
– Какое полено?
– Кавалеров гонять. Лет через пять самая дурь начнется. Ты у меня смирная была, не гуляла, а она – нет, не смирная. Придется встречать и провожать.
Лида вспомнила – когда ей еще тридцати не было, мать одно время как раз и повадилась встречать. Так, может, просто караулила – не появится ли рядом с дочкой мужчина? Нет, на словах – она была бы рада, если бы Лида устроила свою судьбу. Она это часто повторяла. И она прекрасно знала, что в редакции судьбу не устроишь, там устоявшийся коллектив, а если приходят молодые журналисты – так им девочек подавай. Остается случайное знакомство на улице, в химчистке, в поликлинике, знакомство с провожанием. Вот оно что…
А потом она перестала встречать. Значит, поняла – их маленькой семье никакая опасность не угрожает. И все для всех останутся единственными.
– Ой, божечки мои, как же я устала… – пробормотала Анна Ильинична. – И сердце пошаливает… Вот прямо тут его чувствую…
Лида хотела рассказать, как с ней в музыкальной школе пытался познакомиться мужчина, и поняла: не надо. Или же мать догадалась, что с дочерью случилось что-то неожиданное, но скорее приятное, чем неприятное, и взялась за сердце – чтобы не выслушивать новостей. А и в самом деле – что такое произошло? С другими женщинами это, наверно, бывает не реже, чем раз в неделю. Мужчина заинтересовался, интереса хватило бы на десять минут разговора, а потом он бы встретил и повел домой свою Ингульку. А ей, Лиде, пришлось бы остаться с горестным осознанием, что опять она мужчине не понравилась. Нет, все было сделано правильно – она сразу дала от ворот поворот. И вспоминать тут больше не о чем.
– А Верку из шестой квартиры хахаль бросил! – вдруг радостно сообщила Анна Ильинична. – Представляешь? Мне Маруська Петрищева сказала – уходил с большой сумкой, с рюкзаком!
Маруське тоже уже было куда за шестьдесят.
– А не спи с кем попало! – провозгласила Анна Ильинична. – Все же видели – не женится и не женится. Я сразу сказала, помнишь?
– Помню.
Лиде было жаль Верку из шестой квартиры, но не признать материнскую правоту она не могла. Верке нужно было хватать соседа Ленчика, когда он к ней ходил, а не ловить журавля в небе, Ленчик – телемастер, с таким не пропадешь.
– Мам, что у нас сегодня по телеку? – спросила она.
– «Кавказская пленница», – заглянув в газету, сказала Анна Ильинична. – Уже началась! А все эта Ксюшка!.. Включай скорее!
Этот фильм они обе любили и знали наизусть – как можно любить только старое доброе кино, и плевать, что ему уже двадцать лет!
Илона тоже сидела перед телеэкраном и тосковала. Она знала комедию наизусть, не хуже, чем Анна Ильинична, но на другом канале показывали какой-то телеспектакль про сталеваров и парторгов, а чем-то нужно же было себя занять. Рома как-то странно на нее весь вечер поглядывал. Когда фильм уже близился к финалу, когда по экрану понеслась погоня, Рома принес с кухни две чашки горячего чая. Он сел рядом на диване и молчал, пока не зазвучала песенка и не ускакал по шоссе на ишаке главный герой. Тогда только он собрался с духом и сказал:
– Знаешь, я вот в последнее время думаю – в семье должны быть дети.
Илона посмотрела на Рому с испугом. Она знала, что рано или поздно этот разговор начнется. И время было относительно подходящее – муж неплохо зарабатывает, жена после безобразной истории с милицией притихла и какое-то время продержалась без загулов (про связанные с комбинезоном планы Рома, естественно, не знал).
– Ты бы сходила к врачу, – продолжал он. – Мы столько вместе живем, и не получается. Может, тебе подлечиться надо? Я достану путевку в любой санаторий.
Насчет санатория Рома сильно рассчитывал на Ивана Дмитриевича с его связями. Ветеран сам, по крайней мере, раз в год посвящал месяц здоровью и знал, как это устроить.
– К врачу я схожу, – пообещала Илона.
– Разве ты не хочешь ребенка?
– Знаешь, Ромка, я боюсь, что буду плохой матерью, – честно призналась она. И тут сработала наука, которую преподал Буревой. Илона мигом нашла в себе ресурсы страха. Она говорила о боязни материнства так, что Рома просто не мог не поверить, но на самом деле она испугалась, что не сумеет вырваться в Москву.
Он успокаивал, он убеждал, что все у них получится. Он обнял и пристроил ее голову у себя на плече. Она уж не знала, что сказать, и вдруг осенило.
– Ром, мне ведь страшно обидно – я ничего не видела, ничего! В Москву только разок съездила! А вот Тамара с мужем в Средней Азии были, в Ташкенте, в Бухаре, ее муж через профком путевки оформил, и стоило – сущие гроши. Я думала – следующим летом куда-нибудь вместе махнем, хоть в Крым дикарями. А если будет маленький – ну, ты же понимаешь… Страшно хочется в Москву!
– Ну, это устроить можно через горком, – сказал Рома. – Когда будет заводская экскурсия, с вагоностроительного хотя бы, посадим уж как-нибудь тебя в автобус. Там и программа – Кремль, Третьяковка, театр какой-нибудь.
– Ромка!..
Возможно, в этот миг она действительно любила мужа.
Они поцеловались, и дальше было все то, что случается, когда двоим сразу приходит в голову одна и та же жаркая мысль.
Но наутро Илона чувствовала себя очень странно. Она сделала то, чего делать не полагалось, – она радостно отдавалась мужу, хотя на уме был другой, единственный, и хотя ощущения были не те, о которых толковали Оля с Нюшей, но ради таких ощущений, пожалуй, уже стоило ложиться в постель с мужчиной. Опять же, Клава рассказывала: есть женщины, которые начинают что-то испытывать только после родов. Она обещала и раздобыть книгу профессора Нойберта об этом самом – книга ходила по рукам, потому что других изданий о супружеской жизни не было. Если не считать самопальные переводы с неведомых языков, которые продавались на толкучке – пятачке у обочины на Северном шоссе, где можно было продать и купить все то, за что милиция гоняла: кассеты, пластинки, жвачку, какие-то особенные презервативы, а также литературу – от Солженицына до фотокопий картинок из какой-то заграничной «Камасутры» и сущей порнографии. Но энтузиасты-переводчики использовали такую терминологию, что от нее уши вяли.