Гарик знал, что Артурчик уже перепробовал все, что оболванивает, и знал также, что наркоманы долго не живут. Так что дом в итоге должен был остаться семье – Рафику, его сестрам, сыну и дочери дяди Алика, их детям. О ребенке Ксюши он меньше всего беспокоился – эту тему в семье не поднимали, и ребенка словно бы не существовало.
А между тем Машуня росла, вот уже и в школу пошла, вот уже и принялась бунтовать против ненавистной скрипки.
Возможно, дали знать себя гены отцовских предков – девочка получилась довольно упрямой, и это несказанно радовало Ксюшу. Она видела – матери не удастся сломать Машуню так, как ее саму сломали. Девчонка однажды даже сбежала из дома, переночевала у одноклассницы. Если бы сама Ксюша такое хоть раз учудила – ей бы потом жилось гораздо легче; теперь она поняла, что ее покорность и страх перед матерью сильно ей в жизни навредили. Но иначе жить она уже не умела – а бунт был безмолвным, тайным, совершался два-три раза в месяц на квартире у человека, которого Ксюша никогда не видела. Олег говорил, что это – надежный друг.
Ксюша уже не понимала, как она жила без этого человека. Когда он обнимал – она таяла в его руках. Но принимать подарки боялась: вдруг мать начнет расспрашивать? И ей было все равно, есть у него семья, нет у него семьи… Он молчал об этом. И дочку, Дашеньку, отдал не в ту школу, куда ходила Машуня, а в другую, хотя та была ближе к его дому. Ксюша сообразила: возможно, за Дашенькой приходит мать (называть эту женщину женой Олега она не хотела), и он не желает даже случайных встреч, даже ни к чему не обязывающего знакомства.
На том, чтобы как можно чаще отводить ребенка в школу и забирать из школы, настаивала Лида. Ей был необходим контроль над внучкой. Ксюша в общем-то не возражала – одно удовольствие прогуляться с дочкой, такой красавицей. Дочка фигурой пошла в отца, тоже тоненькая, и ноги – отцовские, безупречные (своими Ксюша не была довольна). Опять же, они могли спокойно поболтать, зная, что бабушкино всеслышащее ухо далеко. Они и посмеяться могли, и зайти в дешевую кафешку (бабушка не одобряла кафешек, считая, что можно взять в супермаркете бессмертных булочек с корицей, а потом съесть их на кухне, с чаем).
Как раз из кафешки они и шли, и уже оказались возле самого дома, когда визг тормозов заставил их обернуться.
Движение на улице перед домом в последнее время было напряженное – и машин у народа прибавилось, и параллельную улицу, по которой всегда шел главный поток транспорта, городские власти наконец взялись чинить. О том, чтобы перебежать четыре полосы посреди квартала, уже и речи быть не могло – следовало идти к перекрестку и ждать зеленого кружочка и зеленой идущей фигурки на светофоре.
Но кого-то же понесло напрямик. Этот человек шел, явно не понимая – где он, откуда он, кто он. Шажки были мелкие, руки странно мотались, не находя покоя. Однако цель у чудака явно имелась – и этой целью был вход во двор, где жили Ксюша с Машуней.
Машины тормозили, огибали высокую фигуру, уже кто-то с кем-то столкнулся, кто-то кому-то ободрал бок, кто-то получил удар сзади в бампер. Человек, не останавливаясь и ничего вокруг не замечая, семенил, продвигался вперед – и вдруг Ксюша его узнала. Это был Артурчик.
Ровно миг она смотрела в знакомое, когда-то любимое лицо, теперь утратившее ангельскую свежесть и выразительность, ставшее серым, тусклым, тупым. Ровно миг – и оно пропало. Опять завизжали тормоза, из остановившейся машины выскочил шофер, на проезжую часть выбежали люди.
– Надо же так обдолбаться, – сказала женщина, следившая за продвижением Артурчика по улице вместе с Ксюшей.
– Наркош этих развелось… – буркнул старик, спутник женщины. – И поперся, и поперся! Шофер не виноват!
– Не виноват шофер, он сам под колеса полез! – отозвался другой прохожий. – Кажись, «скорую» пора вызывать…
– Ну, станет тебе «скорая» ездить ко всякой наркоте…
– Мама, мама! – закричала испуганная Машуня. – Идем домой!
Ксюша стояла, держа дочку за руку и не имея сил сдвинуться с места. В голове была одна мысль: нет, нет, это не Артурчик… ошиблась, ошиблась, это не он, это не может быть Артурчик…
Движение на одной из полос стало – люди столпились вокруг лежащего; кто-то, опустившись на корточки, щупал ему пульс, оттягивал веко.
– Допрыгался… – услышала Ксюша.
– Доигрался…
– Если что, я свидетель – шофер не виноват!
– Раньше так не было, а теперь вся молодежь колется!
– И всякую дрянь нюхают! Этот тоже чего-то нанюхался…
– Мама, мама, идем!
Машуня еще никогда не видела смерти. Но присутствие смерти она ощутила и перепугалась. Ксюша утратила всякое соображение – конечно, нужно увести ребенка, но там, на мостовой, – отец этого ребенка!..
Рядом с Ксюшей оказался мужчина, которого она признала по большим вислым усам. Целую вечность не видела – а признала.
– Так-то, миленькая… – скорбно сказал этот мужчина. – Теперь ты ей – и мама, и папа. Одна ты у нее, одна, понимаешь? Больше у доченьки никого нет… Значит, живи для нее… для доченьки своей единственной…
Он покивал, всем видом показывая скорбь, и вдруг отшатнулся. Ксюша даже не сразу поняла, что случилось. А это Машуня, которой дядька сильно не понравился, загородила собой мать и сердито посмотрела ему в глаза. Страх отступил перед более сильным чувством – и мужчина это понял.
Есть люди, которые способны влиять на события, лишь пока не чувствуют сопротивления. Если прочитают в глазах уверенное «нет» – отступают, и оказывается, что они правили миром лишь настолько, насколько им это позволялось.
– Нет! – безмолвно сказала девочка. – Нет, ты не будешь своим бормотанием пугать мою маму и повторять то, что уже до смерти надоело дома, в бабушкином исполнении!
Усатый дядька сделал шаг назад и затерялся в толпе.
– Мама?!.
Ксюша молча плакала. И тут уж не мама дочку, а дочка повела маму прочь от нехорошего места. И потом дочка, вспоминая, догадалась – мать знала того человека. И еще прошло время, прежде чем Машуня задала себе вопрос: а если знала, почему не поспешила на помощь? Но такие загадки были ребенку не по зубам, и они остались до лучших времен.
Дома, пока Машуня делала уроки, Ксюша все рассказала Лиде.
– Царствие небесное, – пробормотала Лида и вдруг засмеялась: она подумала о Регине.
А Регина была далеко – ездила за товаром. Вернувшись и не найдя дома Артурчика, она была сильно недовольна. Но он, даже загуляв, старался к утру вернуться.
На следующий день Регина, забеспокоившись, позвонила Дине.
– А я не зна-а-аю, – пропел Диня. – Я сам его сто-о-о-олько не видел… Это надо Рудика спрашивать, он теперь с этим чудиком-Рудиком…
В Дине острой булавочкой засела ревность. И кололась, и кололась! Но когда Регина позвонила ему в третий раз, потому что Рудик ничего не знал, а Артурчиков телефон все время был в отключке, Диня отыскал Алису. К Алисе он не ревновал – она была своя, все знала и понимала, и про нее голубая компания тоже все знала и понимала.