Те мигом кинулись к горевшему неподалеку костру, держа в руках стрелы, наконечники которых были обмотаны тряпками, пропитанными каким-то вонючим жирным раствором. Едва заметив, что резервные тысячи вот-вот врежутся в тесный строй русичей, Субудай повелительно крикнул воинам:
– Пора!
В следующее мгновение высоко вверх взлетели три стрелы, за каждой из которых вился отчетливо различимый длинный черный шлейф дыма.
– Еще! – потребовал Субудай.
И вновь три стрелы пошли следом за первыми. Затем еще раз.
– Вроде бы рано, – озадаченно заметил Басыня, наблюдая за ними. – Не погорячился ли князь?
Кто именно послал их, Басыня определить не мог, потому что находился довольно далеко от места битвы. А то, что этот сигнал подан по приказу Субудая, ему и в голову не пришло. Однако команда была получена, а значит, ее надлежало выполнять, невзирая на все сомнения.
Всадники выступили из небольшой рощицы, и в это же время из другой, точно такой же, но расположенной далеко позади русского лагеря, вынырнула последняя тысяча Субудая, которую возглавлял его двадцатилетний сын Урянхатай.
Монголы, две ночи назад скрытно переправившиеся на тот берег Днепра, успели сделать огромный крюк по степи и выйти глубоко в тыл русичам, после чего они до поры до времени затаились в дубраве, как и Басыня со своими ратниками. От поля боя тех и других отделяло около трех верст.
Стрелы были сигналом для Урянхатая. На деле же получилось так, что они дали команду для атаки сразу двум засадам.
В ставке рязанского князя все были настолько увлечены перипетиями развернувшейся битвы, что в грохоте скрещивающихся мечей и сабель, жалобном ржании коней и яростном реве воинов никто и не расслышал шума за спиной. К тому же всадники, вопреки своему обыкновению, выполняя строгий приказ Субудая, летели молча. Даже мерный дробный топот приземистых монгольских коньков был не так отчетливо слышен, их копыта Урянхатай повелел обмотать мягкими тряпками.
Если бы не мать сыра земля, то никто и не обернулся бы назад. Но сумела-таки пресветлая богиня Мокошь предупредить своих славянских сынов о надвигающейся беде, задрожав под ногами князя и его людей.
Было их на пригорке немного, около полутора сотен, а могло бы быть и еще меньше, если бы не настояли тысяцкие.
Когда русские полки только расстались с Доном и им еще предстоял пеший переход по степи, воеводы попеняли, что негоже князю не иметь при себе надежных людей. Пусть хотя бы всего по десятку от тысячи. Как раз получится, чтоб от каждой сотни при княжеской особе имелся свой телохранитель. Они и Константину – почет, и ратникам за великую честь. Уж не хочет ли Константин Володимерович их этой чести лишить? Тот вздохнул, и сказал, что не хочет. Вот так эти полторы сотни и образовались.
Дружинники, которые обернулись первыми, сделали единственное, что еще было в их силах, – закрыли князя. Смертельный ливень стрел уже повис в воздухе, так что времени не было даже на то, чтобы достать из-за спин щиты, – загораживали собственными телами.
Но град был настолько густым, что, как бы они ни старались, полностью закрыть князя у них все равно не получилось. Из двух десятков стрел, которые неминуемо впились бы в тело Константина, им удалось принять на себя три четверти. На долю князя пришлось всего ничего, да и те отразил добротный доспех. Лишь одна стрела добралась до своей цели, найдя лазейку в мелкоячеистой кольчуге и угодив каким-то чудом в то самое место, куда всего несколькими месяцами ранее ударил арбалетный болт рыцаря Гильдеберта.
А стрелы все летели и летели. Иной телохранитель, будучи уже мертвым и сползая с коня, успевал получить еще столько же, сколько в его теле уже сидело.
Но уже бежал сломя голову на выручку Ряжский полк – резерв центра, по счастью, так еще и не брошенный в бой. Следом за ним поспешали и вои, недавно освобожденные из полона. Как ни просились они в бой, пылая неутолимой жаждой мести за Калку, но тут Константин был неумолим. Пускать в битву совершенно не обученных искусству пешего строя, без соблюдения четких правил которого невозможно было не только победить, но даже и остановить конную лаву, – это не лучше, чем приказать их повесить на первом же дубу. К тому же они подвели бы не только самих себя, но и своих же соседей-ратников.
Да и с оружием у них тоже были проблемы. Все, что людям рязанского князя удалось захватить под Желнами у монголов, Константин раздал, не скупясь, но этого было мало. Потому бывшие полоняники и находились в запасе, заполнив пустоты между резервами флангов и центра.
Зато сейчас они пришлись как нельзя кстати.
Вдогон им торопились на выручку ратники Ольговского и Путивльского полков, но все они явно не успевали. Даже ряжцы, которые бежали самыми первыми, все равно запаздывали – не хватало каких-то пары минут.
Но именно их-то и подарил воинам Сергий, который стоял у катапульт, расположенных метрах в двухстах от княжеской ставки. Согласно только что переданному повелению князя, повернувшись к холму, он нетерпеливо ожидал последней команды и досадовал, что князь медлит ее отдать.
Мгновенно поняв, что случилось страшное, Сергий крикнул ратников, трудившихся под его началом, и вместе с ними немедленно ринулся на холм, к жалкой кучке из двух десятков телохранителей, оставшихся в живых и сгрудившихся вокруг Константина.
«Ну и молодца наш князь, – подумал он, когда сразу две стрелы злобно щелкнули о его доспехи и с жалобным звоном отскочили на землю. – Настоял-таки на своем. А я, дурень, сегодня поутру еще надевать свою спасительницу не хотел. Дескать, упарюсь – день какой жаркий. Сейчас нехристи меня бы и упарили… насмерть».
Если бы Сергий подбежал к Константину всего на десять-пятнадцать секунд раньше, доспехи бы ему все равно не помогли. Пара-тройка стрел непременно нашла бы незащищенные места, тем более что он в спешке даже забыл свой щит. Но он подоспел в тот самый момент, когда атакующие уже закидывали колчаны за спину и выхватывали сабли.
Мало прибежало вместе с ним – всего-то шесть десятков, но зато это были ратники. Первый помощник Миньки еще успел подумать, что князь и тут поступил мудро. Еще под Иван-озером он без лишних разговоров повелел всем ожским мастеровым, прибывшим с Сергием, отправляться обратно.
– Тебя и то скрепя сердце беру, – заявил он. – А уж этих… К тому же если татары прорвутся к катапультам – кому их защищать? Словом, сам отбери себе людей из ожского полка, и пусть они у тебя трудятся в подсобниках.
Мастеровые, не знающие ратного дела, и впрямь полегли бы тут в первую же минуту, а эти воины ухитрились как-то держаться, сбившись в одну тесную кучку и мгновенно вспомнив все, чему их учили.
К тому же среди них нашелся ветеран. Хотя какой он, к шутам, ветеран – мальчишка совсем, ушедший из родимой Березовки осенью того самого года, когда Константин впервые устроил созыв ополчения. Нынешней весной Мокше минуло всего-то двадцать три. Но разве так уж значимы эти годы, да и в них ли дело.