«Наверное, какие-то люди схватятся обеими руками за голову и спросят, как мог фюрер разрушить такой город, как Санкт-Петербург? По своей сути я ведь отношусь к иному виду. Мне было бы приятней не причинять никому зла. Но если я вижу, что биологический вид в опасности, то меня покидает чувство холодной рассудочности».
Вот она человеконенавистническая, расовая идея, которая затмила разум торопливого «стратега» без стратегических предпосылок в голове. Будучи ослеплен не прекращающейся чередой своих триумфов, и избалован воинским счастьем легких побед в Европе и на территории России в первые месяцы войны, он полагал, что сможет одновременно добиться далеко идущих целей на севере и, в первую очередь, на юге Советского Союза. Он словно позабыл о своей привычке – всякий раз концентрировать все силы на одном участке, и разводил войска все дальше друг от друга. Токовал, как беспечный глухарь. А в Берлине он уже хвастался, что готовится устроить грандиозный парад в Москве к началу ноября.
Тыловые службы стали грузить на железнодорожные платформы глыбы житомирского гранита для памятника. Автору удалось побывать на этих карьерах и встречаться с очевидцами спешной погрузки гранита. Но фюрер не учел золотого правила: если ты ошибся, то твоей ошибкой может воспользоваться противостоящая сторона. Благодаря продуманным действиям нашего командования, под Москвой были сконцентрированы дополнительные силы в лице т. н. «сибирских дивизий», а по факту, снятых с дальневосточных рубежей после удачно, нет, скорее блестяще проведенной нашей стратегической разведкой операции «Снег» в отношении Японии и США.
Потом, после войны, этот гранит пригодился нашим строителям…
* * *
Несколько сокращенная по указанию Гитлера армада войск группы армий «Центр» под командованием фельдмаршала фон Бока с задержкой почти на два месяца 2 октября 1941 года начала наступление на Москву. Но четыре дня спустя пошли обильные осенние дожди. Все больше машин и орудий застревало в непролазной, липкой, холодной грязи. Только когда в середине ноября ударил легкий морозец, застрявшее наступление возобновилось.
Немецкие танкисты уже рассматривали в бинокли золоченые маковки церквей столицы. Некоторые умудрялись приблизить и башни Кремля: с прекрасной цейсовской оптикой видно было отлично. Но неожиданно грянула зима, посыпался с небес сухой, колючий снег, а в дни, когда поднималось атмосферное давление и на синем небосклоне прорезалось неласковое солнце, просторы Подмосковья внезапно обожгли почти что двадцатиградусные морозы.
Этого было достаточно, чтобы начались массовые обморожения пришельцев, одетых по форме «блицкрига» в летнее обмундирование. Тысячи солдат гибли от холода, машины, танки и автоматическое оружие отказывались функционировать в результате загустения дизельного топлива и смазки, в лазаретах замерзали раненые, и вскоре потери от холодов превысили потери в боях.
Гудериан по этому поводу докладывал в ставку Гитлера, что «здесь началась паника», что его войска «дошли до ручки и находятся на пределе людских и материальных сил». В конце ноября немецкое командование предприняло последнюю попытку прорвать оборону частей Красной Армии, но наступление захлебнулось. Войска Красной Армии силами прибывших свежих дивизий, экипированных в валенки и полушубки, укротили немецкий план «Тайфун», перейдя в контрнаступление.
27 ноября 1941 года Гитлер, осознав, что его план войны провалился, заявил во время переговоров с министрами иностранных дел Швеции – Скавениусом и Хорватии – Лорковичем:
«Если немецкий народ когда-нибудь будет недостаточно сильным и жертвенным, чтобы платить кровью за свое собственное существование, то ему придется исчезнуть и быть уничтоженным другой, более сильной державой».
Во втором разговоре в тот же вечер он к этой мысли добавил еще такое замечание:
«Я бы тогда по немецкому народу и слезинки не проронил».
Таков был Гитлер – законченный авантюрист в образе двуного зверя, у которого жажда власти подмяла порядочность, чувство меры и доброту к своим соплеменникам. Как говорится, у всякого скота своя пестрота. Гитлер хорошо знал историю с Юлием Цезарем, который снедаемый благородной жаждой славы, не раз говорил, что предпочел бы быть первым в деревне, нежели вторым в Риме. Однажды он даже плакал, стоя перед статуей Александра Великого и раздумывая над тем, насколько в тридцать лет у Александра было больше славы, чем у него самого, в его уже почтенные годы.
* * *
Но вернемся к разведке.
Этой армаде фашистских специальных органов противостояла наша контрразведка и в первую очередь армейская с центральным органом – Управлением особых отделов НКВД СССР. Штаты центрального аппарата (ЦА) были утверждены уже 15 августа 1941 года и дополнительно 24 января 1942 года. Абакумов получил сначала трех заместителей, а потом, по мере передачи в ЦА контрразведок флота, фронтов и округов, инженерных и химических войск, саперных армий, главного управления формирований и комплектований Красной Армии, их стало четыре: С.Р. Мильштейн, Ф.Я. Тутушкин, Н.А. Осетров и Л.Ф. Цанава.
Управление состояло из:
– оперативного отделения;
– 1-го отдела, личный состав которого обслуживал Генштаб, Военную прокуратуру, Разведывательное управление;
– 2-го отдела – военно-воздушные силы;
– 3-го отдела – бронетанковые войска, артиллерия;
– 4-го отдела – основные рода войск;
– 5-го отдела – интендантская и санитарная службы;
– 6-го отдела – войска НКВД;
– 7-го отдела – оперативный розыск, учеты, мобилизационная работа;
– 8-го отдела – шифровальная служба.
При высшей школе НКВД СССР уже с 26 июня 1941 года начали работать курсы подготовки оперативных работников для особых отделов. численностью 850 человек.
Итак, обстановка в самой Москве, особенно в октябре 1941 года, была критическая – паника, мародерство, стихийное бегство из столицы. Сказывались три фактора: наши неудачи на фронтах в первые месяцы войны, фашистская пропаганда и слабость нашей контрпропаганды.
Как известно, 30 сентября 1941 года немцы по плану «Тайфун» начали генеральное наступление на Москву. В середине октября на всех стратегических направлениях, ведущих к Москве, разгорелись жесточайшие бои. Наши войска оставили Калугу, Вязьму, Калинин (Тверь), в окружение попала 4-я армия Западного фронта и две армии Брянского фронта. В плену у фашистов оказалось более 600 тысяч наших солдат и офицеров. Части Красной Армии с большой кровью отдавали деревни и города Подмосковья и продолжали отходить, несмотря на все строжайшие приказы Ставки, держаться до последнего патрона, до последней капли крови! Но гитлеровская броня рвалась к Москве.
15 октября Госкомитет обороны СССР принял секретное постановление об эвакуации Москвы. Это касалось предприятий и учреждений, в том числе НКО и ВМФ, а также населения Москвы и Московской области, не занятого на производстве оборонного значения. В тот же день И.В. Сталин навестил в военном госпитале раненого генерала Еременко А.И. – командующего Брянским фронтом, который с большими потерями вывел свои войска из окружения.