– А далече то место? – как-то попробовал спросить Петер, но Коловрат лишь настороженно покосился на купца и сурово осведомился:
– А тебе почто знать?
– Я так просто, – перепугался Петер.
– Так просто, – проворчал боярин. – Тебе скажи, иному скажи, а там, глядишь, и монголы проведают.
Однако ближе к вечеру, отведав в очередной раз тягучего, смолистого, ароматного греческого вина, Коловрат становился более словоохотливым и, уже ничуть не стесняясь, считал вслух, загибая пальцы:
– До Полоцка хорошего ходу по Двинскому льду двести верст от Кукейноса. Стало быть, два дни. Далее до Березины еще день кладем. Вниз по ей до града Борисова – опять день долой. Да там еще три дни идти. А вот опосля похуже, потому как там леса. По ним до самого Дона боле полста верст в день нипочем не осилить.
И хотя боярин в открытую так и не сказал, куда повелел прибыть войску рязанский князь, но по названиям городов и количеству дней пути купец сумел-таки сделать соответствующие выводы. По всему выходило, что сбор Константин назначил аж на юго-восточной окраине своего княжества.
Все это Петер и изложил при встрече с рижским епископом, попав к нему на прием намного раньше боярина Коловрата. Отец Альберт долго выпытывал у купца различные подробности, но докладом своего шпиона остался доволен и заверил его в том, что если ему понадобиться торговый кредит, то святая католическая церковь в лице верных слуг готова в любой момент прийти на помощь своему верному сыну.
Новый уговор с рязанским князем епископ подписал очень быстро. Небольшая заминка получилась из-за того, что пару дней пришлось ожидать прибытия из Вендена магистра ордена меченосцев Волквина.
Но и тот, едва прибыв и переговорив с епископом, на другой же день покладисто подписал документ, после чего для русского боярина был устроен веселый пир. Пил Коловрат и впрямь изрядно – как только влезало в него, и когда он наутро зашел попрощаться с епископом, вид имел помятый и растрепанный.
– Да, прав был Петер, – сделал вывод отец Альберт. – Повезло нам, что прислали такого выпивоху.
– Да пес с ним, с русичем этим, – отозвался Волквин, стоящий рядом. – Лучше давай-ка еще раз все обсудим.
Мысль, которую надлежало обсудить, была у них одна на двоих и весьма опасная. Но зато она была и чертовски соблазнительная, как, гм, гм, молодые воспитанницы некоего заведения почтенной фрау Барбары, широко известной по всему городу.
О том, что буквально накануне оба поставили свои подписи на бумаге, подтверждающей длительный, на этот раз сроком уже на семь лет, мир между рязанским князем с одной стороны и епископом и орденом – с другой, никто из них не думал. Это была мелочь, совершенно не заслуживающая внимания.
К тому же разве не грозился сам боярин Коловрат, пускай и в приватной, ничего не значащей беседе с купцом, что Константин непременно разберется с епископом, причем не обязательно дожидаясь окончания перемирия. Тем более что договор заключен со схизматиком. По отношению к ним дозволялось все, да и святой престол в Риме всегда смотрел сквозь пальцы на подобные нарушения. А если уж схизматики были из числа злонамеренных, то есть набирались наглости противодействовать истинным служителям божьим, то тут и вовсе не могло быть никаких колебаний.
Лишь один-единственный раз, да и то в самом начале разговора, Волквин напомнил епископу:
– А ведь ты давал клятву, приложив руку к библии и целуя крест. Не боишься, что господь покарает тебя за ее нарушение?
На что отец Альберт хладнокровно заметил:
– Juravi lingua, mentem injratam gero. [100]
– Но все-таки это грех перед богом, – не унимался магистр. – Ведь как ни крути, а русичи – не язычники, а такие же христиане, как мы.
– Если ты про князя Константина, то он даже не схизматик, а самый что ни на есть еретик и первый враг нашей христовой веры, а, как ты знаешь, in hostem omnia licita. [101] И вообще, это была pia fraus. К тому же, сын мой, я думаю, что ты не станешь отрицать того, что даже священное писание устами всевышнего предоставляет человеку jus talionis. [102] Мы лишь возвратим то, что у нас было отнято, причем им же. – И епископ почти сердито посмотрел на ухмыляющегося магистра.
С некоторых пор отца Альберта раздражало все, что имело хоть какое-то отношение к рязанскому князю.
Дело здесь заключалось вовсе не в поражении под Кукейносом, хотя и оно сыграло определенную роль – кому охота проигрывать. Епископ со злобой вспоминал беседу, в ходе которой Константин не просто отчитал его как мальчишку, но и вел себя по отношению к нему даже с какой-то брезгливостью, граничащей с гадливостью.
Отец Альберт даже не подозревал, что если бы он удосужился помыться перед свиданием с рязанским князем, то и Константин бы не так сильно морщился.
Однако каждому человеку надлежит воздавать должное, ибо не может он иметь только недостатки или одни достоинства. Именно поэтому отец Альберт неохотно заметил:
– Надо признать, что рязанский князь и впрямь пока честно держит свое слово.
– Это потому, что он еще плохо знает тебя, святой отец, – хохотнул магистр и поспешил вернуться к главной теме разговора.
Уже через минуту они оживленно обсуждали все преимущества и недостатки предстоящего грубого нарушения договора.
– А не может так получиться, что ты не возьмешь Гернике? – опасливо уточнил отец Альберт.
– Не взять город, который защищает один десяток увечных ратников! – Волквин даже слегка обиделся. – Я брошу туда двести рыцарей, хотя на самом деле хватит и полусотни. Не пройдет и двух дней, как Гернике падет. Лучше ты не оплошай с Кукейносом, – порекомендовал он.
Епископ вздохнул, пожевал губами и заметил:
– Двести – это только на осаду. Но часть надо оставить на тот случай, если кто-то из местных жителей сумеет пробраться в Полоцк и предупредить схизматиков об опасности.
– Так ведь там тоже никого не будет, – возразил магистр.
– Зато они могут послать гонцов во все прочие города. Я боюсь, что до весенней распутицы они сумеют набрать несколько сотен ратников. К тому же не забывай, что люди рязанского князя хорошо владеют камнеметами, а тебе ведомо, какой урон они могут причинить в умелых руках.
– Ну хорошо. Я пошлю туда триста, нет, четыреста рыцарей, – покладисто согласился Волквин.
– Ты возьмешь всех.
– Всех?! На десяток русских ратников, к тому же увечных, – вспомни слова Петера – ты готов бросить тысячи рыцарей?! Воистину, святой отец, у твоего страха и впрямь очень большие глаза, – насмешливо усмехнулся Волквин. – И потом, почему ты посылаешь моих людей под Гернике? Если князь пришлет помощь, то их удар придется по мне, а это несправедливо.