– Не будь под стенами Риги русских полчищ князя Константина, несчастный Хуан сейчас пил бы целебный куриный отвар, понемногу идя на поправку, – журчал печальный голос отца Альберта.
Помнится, когда тот ушел, Гильдеберт на всякий случай – с некоторых пор он не совсем доверял словам епископа – спросил у старого лекаря, правду ли сказал отец Альберт про целебный куриный отвар. Седой осунувшийся Иоганн молча отвернулся, но, не привыкший врать, помимо своей воли утвердительно кивнул в ответ.
Отец Альберт еще много чего говорил. Помнится, он даже сетовал на то, что сам облачен в духовный сан, потому что если бы был рыцарем, то уж как-нибудь сумел бы рассчитаться с главным виновником смерти своего друга.
– Мечом я с ним, конечно, не совладал бы, да никто и не подпустил бы меня к нему, а вот из арбалета точно не промахнулся. Подождал бы, пока он поедет по моей улице, а он непременно по ней поедет, и прямо из окна… У меня и арбалет имеется, – с гордостью показал он. – Эх, если бы не мой духовный сан!..
Рыцарь взглянул на стол и увидел арбалет и пяток стрел.
«Значит, отец Альберт позабыл перед уходом», – подумал он.
Гильдеберт встал и подошел поближе к столу, начиная смутно догадываться о причине, по которой он еще жив. Тупо вглядываясь в арбалет, он опытным взглядом непроизвольно отметил, что само оружие выглядит весьма и весьма достойно. Тот человек, который дал его епископу, явно понимал в этом толк. А вот стрела не очень. И заточка не та, да и наконечник грязный – даже лоснится.
Гильдеберт легонько провел по его поверхности и брезгливо осмотрел свой запачкавшийся палец.
«Точно грязный», – окончательно убедился он.
Так дело не пойдет. Оружие надо содержать в чистоте. Этот закон настоящий воин обязан знать как «Отче наш» или «Аве, Мария». Нет, даже лучше. Молитвы, в конце концов, можно немножко подзабыть – в бою от этого ни холодно ни жарко не станет, а вот оружие…
Хорошо, что у него с собой имеется и меч, и арбалет с пятью стрелами. Как чувствовал, что понадобятся.
Разумеется, все пять ему ни к чему. Скорее всего, навряд ли удастся выпустить даже вторую. Но все равно хорошо, что есть выбор. Вот только стрелы у епископа грязноваты. Лучше воспользоваться своими. А вот его арбалет годится. Он будет даже получше рыцарского. Рыцарь неторопливо опробовал каждую из своих стрел, тщательно отобрал самую лучшую и удовлетворенно кивнул. Это была то, что надо. Хотя на всякий случай можно отложить и еще одну.
Перед глазами вдруг все как-то поплыло и задрожало. Он плотно зажмурил веки, часто-часто заморгал, отгоняя марево, и оно послушно исчезло.
«От недоедания», – подумал Гильдеберт, но тут же отмахнулся от уводящей в сторону ненужной мысли.
Действительно, какая разница – от чего именно. Сейчас ему были важны только мертвый Хуан де Прадо, лежащий на кровати, и арбалет. Да еще русский князь, который, как сказал епископ, непременно поедет по этой улочке. Все остальное для него, как для будущего мертвеца, было уже несущественно.
«Хорошо, что лекарь вышел к Барбаре, – подумал он. – Никто ничего не скажет под руку».
Рыцарь открыл узенькое оконце и осторожно выглянул на улицу. Солнце светило в сторону городских ворот, так что большая часть улицы, включая дом, в котором он находился, располагалась в тени.
«Свет будет бить прямо в глаза князю. Это хорошо. Это – добрый знак, – решил он. – Раз само солнце мне помогает, значит, быть удаче».
А вот вдалеке показался и сам русич.
Гильдеберт тщательно прицелился, затаил дыхание, чтобы нажать спусковой крючок точно между двумя ударами сердца, которое почему-то еще билось, но в последний момент вздрогнул от голоса Хуана:
– Это не по-рыцарски. Он же христианин.
Рыцарь испуганно и в то же время радостно, с замиранием сердца обернулся, но нет – юноша продолжал неподвижно лежать на кровати.
«Померещилось», – решил он, но все равно ответил своему мертвому оруженосцу:
– А он с тобой по-рыцарски? А со всеми нами? Да и какой он христианин – так, схизматик. Бык вон тоже четыре копыта имеет, но лошадью его все равно никто не называет. Так что лучше не мешай. Скоро мы с тобой встретимся, тогда и наговоримся, а пока помолчи. – И вновь повернулся к окну.
Князь был уже совсем близко, и Гильдеберт заметил, что на враге нет кольчуги. То ли он забыл в нее облачиться, то ли не надел специально – вон как солнышко припекает. Решил, наверное, что она ему уже ни к чему. Ошибаешься. Может, город и склонил голову – чего с купцов возьмешь, а вот он, Гильдеберт, нет.
Рыцарь вновь прицелился и с досадой еще раз отпрянул от арбалетной ложи – опять туман застелил глаза. Он снова проморгался – прошло, хотя на сей раз уже не до конца.
В третий раз ему уже ничто не помешает. Вот только сердце стало биться как-то неровно, с непонятными сбоями. От волнения, наверное. Ну да ладно, подстроимся. А князь уже почти как на ладони, совсем рядом. Надо торопиться, а то этот русич минует его окно и Гильдеберту придется стрелять ему в спину. Вот тогда ему и впрямь будет нечего ответить при встрече своему оруженосцу и нечем оправдаться перед ним.
Ага, притормозил, на ворону какую-то глядит, что над ним кружит. Удивляться, что птица не черная, а белая, времени не было. Не до того.
– Не-е-е-е-е-е-ет! – услышал он за спиной истошный крик лекаря, который резко ухватил его за руку, но мгновением раньше арбалетная стрела уже ушла в свой смертоносный полет.
– Что ты натворил! – причитал Иоганн. – Они же теперь вырежут всех! Понимаешь – всех! А в городе старики, женщины, дети! Ты же их всех убил!
– Да, об этом я что-то не подумал, – растерянно сознался Гильдеберт. – Я хотел… – Но договорить он не успел.
Дверь каморки распахнулась, и в проеме показались бородатые русские дружинники.
Рыцарь отбросил арбалет и выхватил из ножен меч, одновременно отталкивая старика в сторону, чтоб не мешался под руками. Он был готов биться, решив унести с собой хотя бы одного из нападавших. К тому же в узкой каморке было тесно, так что атаковать его мог только один, не больше, но тут что-то острое и злое кольнуло его в сердце, а затем, почти сразу, еще и еще.
Поражаясь тому, как быстро Хуан позвал его к себе, Гильдеберт все-таки чуть ли не волоком передвинул вперед тяжелую непослушную ногу и рухнул навзничь, растянувшись во весь свой рост. От столь неожиданной развязки русские ратники остолбенели, растерявшись и не зная, что предпринять.
Удивляться же на самом деле было нечему. Яд, которым был смазан наконечник стрелы, был настолько силен, что даже не нуждался в крови жертвы – ему вполне хватало и кожи. Вот только в этом случае он действовал не мгновенно, а чуть погодя, но все равно столь же неумолимо.
Смерть рыцаря была настолько непонятна, что воины как-то сразу и не додумались убить второго человека, находящегося в комнате, который, несомненно, тоже был причастен к покушению на их князя. Потом же стало поздно это делать, потому что старик немедленно залопотал, безбожно мешая русские и немецкие слова и объясняя, что он лекарь и еще может пригодиться, если князь жив. А он несомненно жив, потому что Иоганн успел во время выстрела напугать Гильдеберта своим криком и у рыцаря дрогнула рука. Если воины убьют лекаря, то они убьют и своего князя.