– Ах ты... – успел лишь пробормотать князь, но тут же был свален решительным толчком тыльной, тупой стороной посоха прямиком к стопам своего брата, вновь уравняв свои и Константиновы шансы на погибель. Чтобы избежать даже малейшего соприкосновения со страшной тварью, Глеб тут же попытался вскочить на ноги, но неудачно оперся левой рукой и, поскользнувшись на пристывшей лужице слегка запекшейся крови брата, растекшейся на земляном полу, вновь растянулся во весь рост, широко взмахнув руками и оросив кровавыми брызгами кошмарное существо.
При попадании живительных капель оно на мгновение замерло, но тут же, значительно стремительнее, чем раньше, протянуло вперед свои сгустки-щупальца. Однако на сей раз объект его охоты изменился, и оно коснулось ими Глеба. Тому подобное прикосновение придало силы, и он попытался было вскочить на ноги, но на мече, рукоять которого по-прежнему крепко сжимала его правая рука, устойчиво покоилась левая ступня волхва, а тупой конец посоха продолжал упираться в грудь князя, на корню пресекая все попытки убраться подальше от этого страшного места. Буквально через несколько секунд упорного сопротивления место это оказалось попросту гибельным для Глеба, ибо существо уже окутало до половины его левую руку, и мертвенный холод, мгновенно сковавший ее, продолжал упорно ползти все дальше и дальше, приближаясь к сердцу.
– Врешь, волхв, – вновь почти беззвучно прошептали губы князя. – Это за Константином пришли, но ошиблись малость.
Его глаза продолжали оставаться широко раскрытыми, до самой последней секунды тая в себе отчаянную полубезумную надежду и веру в правоту сказанного.
Всевед ничего не ответил. Он был занят другим. С необычным для почтенного благообразного старца проворством он отложил посох в сторону, осторожно ухватил ноги Константина и переместил их, насколько позволяли ему цепи узника, чтоб между ними и головой Глеба образовалось пустое пространство. Затем все так же быстро он поднял огромный пук смоляных факелов, лежащих возле Парамона, умершего при виде страшной твари от ужаса, и зажег их все разом от торчащего в стене. Продолжая стремительно, далеко не по-стариковски двигаться, он с силой воткнул в землю зажженные факелы, ограждая каждую из трех сторон полностью поглощенного мерзким студнем Глеба.
– Плат метни мне! – крикнул он Доброгневе, подскочив к подножью каменной лестницы. Та послушно бросила отданное ей Всеведом полотно, но едва она – ох уж это извечное женское любопытство – попыталась войти и даже сделала уже шаг вниз, как была остановлена властным воспрещающим окриком Всеведа. Поколебавшись немного, девушка, тем не менее, все же повернула назад, хоть и с большой неохотой.
Волхв с возмущением крутанул головой и продолжал ожидать. Если с трех сторон факелы надежно ограждали дальнейшее продвижение мерзости, хоть и не причиняя ей видимого вреда, то путь к отступлению перекрыть он еще не мог, ибо из угла, будто из ящика Пандоры, продолжали валить гадкие, издающие страшное зловоние студенистые кольца. Нежить, жадно поглощавшая свою долгожданную добычу, на мгновение расслабилась в своем ликовании по случаю наконец-то выполненного повеления всемогущего Хозяина. Норовя как можно быстрее высосать малейшие признаки жизни из самых последних клеток организма, чудовищное порождение Хаоса выползло наружу целиком, позволяя Всеведу воткнуть четвертый факел между студнем и угловой стеной.
Затем он не мешкая схватил плат и, развернув его, накинул поверх копошившегося клубка. Сразу стало заметно, что там, где полотно коснулось твари, шевеление и копошение стало происходить значительно интенсивнее, больше напоминая конвульсии и отчаянные судороги существа, пытавшегося выбраться из-под него как можно быстрее. Однако полотно это, несмотря на кажущуюся легкость и непрочность, словно тяжкой чугунной плитой навалилось на тварь, крепко удерживая ее под собой. Волхв подобрал свой меч и, тщательно примерившись, рубанул поперек полотна. С мягким всхлипом, тяжело и надрывно вошел клинок в аморфное тело, но, странное дело, после того, как Всевед вынул его из рассеченного надвое студня, ни один даже самый зоркий глаз не заметил бы на полотне и следа от разреза. Удивительная ткань вновь единым целым куском продолжала давить на все интенсивнее пульсировавшую под ней гигантскую амебу.
Еще удар, и еще один, и еще, но тут от неловкого движения Всеведа ближайший к нему факел потух, и в мгновение ока извивающаяся в эпилептических судорогах нежить в своем отчаянном последнем прыжке метнулась прямо на волхва. Если бы тот увернулся или отступил в сторону, то оно бы просто уползло, но служитель великого Перуна не мог, не имел права выпустить его и принял бой.
Это была страшная сеча, и изъязвленный зеленой кровью твари заветный меч почти тут же покрылся несмываемыми пятнами ржавчины, на глазах сжирающей благородную сталь. Задыхаясь от зловония, Всевед из последних сил продолжал рубить аморфную массу. Из-за своих ран та давно утратила былую неуязвимость. Даже получив свободное пространство, она сумела лишь отползти подальше, в другой противоположный угол, с трудом волоча за собой посох Всеведа, прочно застрявший в ее теле. Застыв там, она продолжала злобно пульсировать, ожидая, пока стянутся раны и у нее вновь появится возможность почти мгновенно и бесследно исчезнуть. На дрожащих от неимоверной усталости ногах, тяжело опираясь на иззубренный меч, в пяти шагах от нее стоял старый волхв, непримиримо взирающий на быструю регенерацию тканей чудовища, но уже не знающий, что еще можно предпринять.
В ужасе от увиденного, прикусив до крови нижнюю губу, чтобы не закричать, застыла на верхней ступеньке лестницы Доброгнева. Она отчаянно хотела помочь Всеведу, но понятия не имела, каким образом это сделать.
Внезапно в ее памяти нескончаемым калейдоскопом, неустанно меняя друг друга, а зачастую и повторяясь, вновь стали мелькать цветные картинки. Среди них наиболее часто появлялась одна, с тремя крестами на невысокой горе и пригвожденными к ним людьми. Особенно отчетливо видела Доброгнева среднего, с усталым, измученным от страданий лицом, необыкновенно добрым и кротким выражением глаз и какой-то табличкой на груди с нанесенными на ней загадочными письменами. Капельки крови, не успевая запечься, медленно стекали из ран на запястьях и тяжело падали на песчаную светло-коричневую почву. Почти не отличаясь от нее цветом, они тут же сливались с нею и становились трудно различимыми.
– Я вспомнила, – прошептала она еле слышно, не решаясь сразу произнести то, что так неожиданно всплыло в ее памяти. Лишь окончательно уверившись в своей правоте и в том, что ей это не почудилось, не пригрезилось, она проговорила во весь голос: – Я вспомнила, что может погубить эту тварь. Кровь распятого. Так сказали они...
Лицо волхва поначалу озарила вспышка надежды, но затем оно вновь потухло.
– Я слышал о нем, – тяжело дыша, ответил он. – Но это было далеко отсюда и больше тысячи лет назад. Для нас это знание бесполезно, хотя...– И волхв повернул лицо к отцу Николаю.
Все время, пока Всевед сражался с мерзкой тварью, священник беззвучно шептал молитвы, которые ему под большим секретом поведал в юности товарищ по духовной семинарии. Предназначались они для защиты от злых темных сил, но то ли потому что читал их отец Николай с пятого на десятое, а не как положено – от начала до самого конца, то ли потому, что они были изначально неверны по своей сути, но действия не производили никакого. Сейчас он, окутанный с ног до головы нестерпимым зловонием – тварь была всего в четырех шагах, хотя и не обращала на него ни малейшего внимания, – просто стоял и смотрел на нее.