На следующий день Шейлок сидел в своей комнате рядом с открытой облицованной свинцом шкатулкой, которую Джессика оставила на полу, и раскачивался взад и вперед в своем таллите. Потом разорвал свои одежды и пробормотал кадиш — молитву о мертвых. На улице евреи гетто убирали с улицы стекла, кирпичи и мусор. Раввин Мадена выкрикивал снизу его имя. Но Шейлок заткнул уши.
В этот вечер он постучал в дверь Тубал-кейна.
Друг обнял его.
— Тебя не было на Риальто, — сказал он. — Ты вернешься?
— Да. — Глаза Шейлока были затуманены.
Тубал-кейн озабоченно посмотрел на него.
— Ты знаешь, они в Генуе, — проговорил он. — Ты будешь их преследовать?
— Нет.
— Не знаю, что тебе и сказать, друг мой. Сегодня я стоял рядом, когда к Антонио подошел один из его кредиторов и пожал ему руку. Этот мужчина показал ему кольцо, которое получил от твоей дочери за обезьянку.
Шейлок посмотрел на свои длинные пальцы.
— Это мое кольцо с бирюзой, — произнес он через некоторое время. — Я получил его от Лии, когда был еще холостяком.
— Ах, — только и сказал Тубал-кейн.
Губы Шейлока задрожали от боли, а может, от презрения.
— Я не продал бы его и за стаю обезьян.
— Что я могу сделать, Шейлок?
— Помоги мне.
— Мой кошелек всегда открыт для тебя! — Тубал-кейн схватил Шейлока за руку. — Как много она…
— Не это, — возразил Шейлок. — Не деньги. Вот что. Ты слышал, что суда с пряностями синьора ди Ардженто задерживаются?
— Конечно. Но не бойся, просто на море штиль. Ветер еще подует. Один корабль напоролся на риф, его уже отремонтировали. И несколько моряков сбежали с корабля в Африке, но их заменят.
— Даже если так, — сказал Шейлок. — Даже если так. Я хочу распустить слух на Риальто.
* * *
На следующей день языки брокеров затрещали от восточной гавани до моста торговцев. Против всех ожиданий корабли Антонио ди Ардженто оказались пропавшими. Один пошел ко дну на мели Гудвина, второй, возвращаясь из Триполи, подвергся нападению пиратов. Третий, идя курсом из Мексики, просто исчез в западной Атлантике, вблизи Бермуд, как будто его проглотило море или он растворился в воздухе.
Шейлок спокойно занимался делами в своей лавочке на Риальто и слушал все догадки и предположения. Антонио не появлялся, зато приходили его кредиторы.
После работы Салерио и Соланио делла Фатториа, как собаки, шли за ним по пятам, когда он направился на север к Новому гетто.
— Еврей. — Они плюнули в него. — Еврейская собака! Не хочешь посмотреть на нас?
— Если я собака, то берегитесь моих клыков, — отрезал Шейлок, не замедляя шага. — И скажите вашему другу Антонио, что Пасха близится. Пусть он посмотрит на свой договор! — Он остановился и достал из-под плаща нож, потом вытащил из кармана ломоть кошерного сыра, купленного в гетто, отрезал кусок и бросил его парочке. — Вы ели сегодня, свиньи?
— Твоя дочка вышла замуж за христианина! — крикнул Салерио, уворачиваясь от сыра.
— Это правда, и она проклята за это, — сказал Шейлок, продолжая свой путь. — И вы тоже будете прокляты в своем христианском аду. Вы знали — никто не знал этого лучше, чем вы, — о побеге моей дочери.
— Это уж точно!
Шейлок снова остановился, и близнецы тоже остановились. Шейлок раздраженно поглядел на них:
— Может, вы прекратите преследовать меня? У вас что, один ум на двоих? Или у вас нет дома, некуда идти?
— Что ты собираешься сделать с договором Антонио, дьявол? — спросил Соланио.
Шейлок засмеялся.
— Привести в исполнение. Взять его мясо.
Мужчины испуганно посмотрели на него.
— На что оно годится? — спросил Салерио.
— На наживку для рыбы. Если не сгодится, чтобы подкормить что-нибудь еще, то оно подкормит мою месть. — Он презрительно покачал головой. — Посмотрите на себя, марионетки! Мне объяснить вам то, что понял бы и полоумный? Антонио насмехался над моими убытками, издевался над моими барышами, охлаждал моих друзей, подогревал моих врагов, а какая у него была на это причина? То, что я еврей. Да разве у еврея нет глаз? Разве у еврея нет рук, органов, членов, чувств, привязанностей, страстей? Вскормленные той же едой… — Шейлок посмотрел на остатки сыра в своей руке и с отвращением швырнул его в мужчин. Соланио попытался поймать сыр, но не смог. Немедленно появились две дворняжки и принялись драться за него у ног близнецов. — Фигурально говоря, хочу я сказать! — продолжил Шейлок. — Разве еврея ранят не тем же оружием, он болеет не теми же болезнями, не лечится теми же средствами, не греется и не мерзнет в ту же зиму и лето, что и христианин? Если нас уколоть, разве у нас не потечет кровь? Если нас пощекотать, разве мы не засмеемся? Если нас отравить, разве мы не умрем? — Мужчины уставились на него, то ли сбитые с толку, то ли ошеломленные его словами. Он заговорил медленнее: — И… если… вы… обманываете… нас, разве мы не должны мстить?
Салерио открыл было рот, чтобы ответить, но Шейлок жестом остановил его.
— Щеголи, — сказал он почти добродушно. — Вопросы были риторические.
Обнаженная Джессика раскинулась на тонких льняных простынях в гостинице в Генуе. Ее волосы, густые, темные и длинные, рассыпались по плечам. Маленькая обезьянка пристроилась на столбике кровати, и она кормила ее крошками сладостей, купленных ими на набережной.
Ее муж сидел, вытянув ноги, на покрытом ковром полу, раскладывая столбики дукатов между голых ног.
— Но это не все, — сказал он.
— Жадина! — Джессика улыбнулась обезьянке. — Если все хорошо продумать, этого достаточно для торгового предприятия, пусть и маленького сначала. Не поставки красного вина в Константинополь. — Она рассмеялась серебристым смехом. — В любом случае эти деньги позволят нам начать дело. — Лоренцо молчал, и она гадала, слушает ли он ее. Она взглянула на него и увидела, что он уставился на нее, бледный, как мертвая голова. — В чем дело? — спросила она.
— Джессика, — медленно произнес он, — этого не хватит даже для уплаты моих долгов.
Она села.
— Не хватит? Сколько же у тебя долгов?
— Достаточно, чтобы проглотить эту сумму и все еще мычать в ожидании корма.
— И ты мне ничего не сказал? — Крик Джессики заставил обезьяну затрещать. Она вскочила на ноги. Они с Лоренцо в ужасе уставились друг на друга, как Адам и Ева после того, как отведали яблоко.
— А где остальное, Джессика?
— Что ты имеешь в виду, ты… ты… лжец?
Лоренцо ударил кулаком по воздуху, будто желая отогнать ее оскорбление.
— У твоего отца больше денег, чем здесь!