— Но не хватало остроумных разговоров и не было лебедей, плавающих в прудах, — сказала Порция. — Теперь у тебя все это есть. Разве ты не благодарна мне?
— Если на меня снизошло такое благословение, то почему я дрожу на мокрых досках этой лодки, в шерстяных бриджах, которые так сжимают мою лучшую часть, что я хожу как в тисках?
— Может, ты прекратишь разговор об обидах, нанесенных твоей лучшей части?
— Нет! И, говоря об этих оскорблениях, я должна сказать еще кое-что о синьоре Бен Гоцане.
— Шейлоке, ты хочешь сказать.
— Порция, он не будет настаивать на условиях своего векселя. Он откажется от иска еще до того, как мы явимся в суд. Фунт мяса! Это убило бы Антонио, а мое сердце говорит, что Бен Гоцан не убийца.
— Есть его обращение в реестр судебных дел, он утверждает, что намерен им стать. Так там написано.
— Что бы там ни было написано, я знаю его. Я не называю его своим другом, уверяю тебя. У меня до сих пор на левой ягодице вмятина от падения с лестницы…
— Опять ягодица! И вмятина! Разве так может быть?
— Может, кому и не верится, только это так. Но, Порция… — Нерисса понизила голос, хотя по палубе ходили только матросы, время от времени с любопытством поглядывая на них. — Я знала убийц. Я видела их в домах Малипьеро, с глазами пустыми и мертвыми. Ну, в твоем собственном доме, этот арагонский наемник…
— Да? — сухо переспросила Порция. — Что еще о нем?
Нерисса помолчала и потом спокойно продолжила:
— Так вот: я не думаю, что синьор Бен Гоцан имел в виду лишить его жизни. Вот увидишь, Антонио будет избавлен от этого тяжелого испытания, и мы тоже.
— Ну, моя дорогая, я выслушала его дочь за ужином прошлым вечером и после него, и у меня сложилось другое представление. Бен Гоцан обвиняет Антонио, потому что именно он арендовал корабль, на котором бежала Джессика. Если бы он схватил их, то вернул бы свою дочь домой до того, как Лоренцо уложил ее в постель и сделал необратимо христианской супругой. Теперь он жаждет мести. Жиды всегда жаждут мести! Я читала, что они любят орудовать ножами. А что насчет тех псалмов, которые ты всегда велишь мне читать? Я их читала. Я нашла в них множество заявлений царя Давида о том, как Бог пускал стрелы в своих врагов, и поджигал их, и бросал их в ямы, и отрезал им губы…
— Порция, католические епископы читают те же самые стихи, но только говорят об османах!
— Но кто написал их, я тебя спрашиваю? Я только следую логике. — Порция напустила на себя обиженный вид. Откинув драматическим жестом капюшон, она широкими шагами зашагала на корму.
Нерисса опустила голову на колени и тихо застонала. Ее укачивало.
* * *
Поднявшись по мраморным ступеням муниципального суда и войдя в прохладный холл с колоннами, Порция ощутила целую гамму чувств: две части священный трепет и три части ревнивая зависть. Вокруг нее расхаживали мужчины в мантиях, в черных шляпах, обсуждая с глазу на глаз дела, и апелляции, и приговоры, вынесенные Советом Сорока, приправляя свой разговор латинскими терминами.
«Вот же вам! — подумала она, с удовлетворением размахивая своей одолженной мантией. — Вот!»
За ее спиной Нерисса испуганно прошептала:
— Порция! У тебя левый ус отклеился!
Порция задумчиво потерла лицо, морщась, как будто раздумывая над тем, как лучше защитить портового агента от взяточника-полицейского.
— Так лучше? — углом рта произнесла она.
— Да.
— И называй меня Бальтазар. Иди поскорее, ну. Наше дело рассматривается в три, и начнется оно вовремя или нет, наше заблаговременное появление дополнительный козырь в нашу пользу. Мы появимся прежде, чем заполнится четвертая скамья и появится почтенный судья один из самых старых среди Совета Сорока.
— Ты появишься! Не я, Порция…
— Бальтазар.
— Опомнись. Ты похожа на молодого правоведа, я признаю. Но никто не примет меня за мальчика.
Порция остановилась на ходу.
— В данном случае твой здравый смысл говорит мудро, юный Буонавентуро. Не таращи на меня глаза! Ты меня убедил, не в последнюю очередь потому, что твой Грациано, который прилип к Бассанио, как репей, и который, можно сказать, хорошо знает твою персону…
— Не говоря о синьоре Бен Гоцане, в доме которого я жила!
— …обязан быть свидетелем в суде. Следовательно, ты должна остаться за дверью и сидеть, надвинув шляпу на глаза.
Нерисса облегченно вздохнула.
Порция считала, что сердце у нее железное, но оно забилось, как обычное человеческое, когда она открыла дверь в зал заседаний суда Сорока.
Она заморгала от апрельского солнца, бившего в большие окна. Ей хотелось бы, чтобы свет был не таким ярким. Первое, что она увидела, — спину Бассанио в блестящем шелке и руки в желтых перчатках, которыми он жестикулировал, стоя у барьера, отделяющего возвышение для судей от места для свидетелей. Он с кем-то разговаривал. Опасаясь, как бы он не почувствовал ее взгляд и не обернулся, Порция отвела глаза, прошла к дальней стороне барьера и разложила там свою книгу и бумаги. У нее с собой был том венецианских гражданских законов и копия векселя Антонио ди Ардженто еврею Шейлоку, засвидетельствованного Бассанио, который вчера она поспешно отыскала под стопкой легкого белья в гардеробе своего молодого супруга. Ее сердце так колотилось, что она боялась, как бы мужчины, болтающие в зале, не услышали его стук. Но никто не обратил на нее особого внимания, когда она встала среди них, спокойно изучая свои бумаги. Судя по их разговорам, это были дельцы: купцы и горстка правоведов, пришедших на судебное заседание из-за необычности дела, они говорили о своих собственных кораблях, со страхом комментируя катастрофу с кораблями Антонио, с удовольствием рассуждая об известной грубости евреев. Ее взгляд привлекла красная шляпа на голове молодого человека с большими ушами и меланхоличными зелеными глазами. Он стоял у стены рядом с высоким темноволосым синьором, который по-отечески похлопал его по плечу. Молодой человек закрыл кожаную папку. На рукаве его плаща было нашито красное сердце.
Она похолодела, услышав голос Бассанио почти рядом с собой.
…должен! — говорил он. Она отвернулась и сгорбилась. Другой мужской голос, расстроенный и низкий, спросил:
— И значит, ты доволен своим браком?
— Дорогой Антонио, — сказал Бассанио, — для меня и моего состояния это самое лучшее.
— Тогда мне все равно, что станется со мной.
Внезапно откуда-то сверху у нее за спиной раздался пронзительный смех Грациано. Порция подпрыгнула и, украдкой взглянув наверх, увидела этого фата на галерее у задней стены помещения, футах в пятидесяти от себя. Потом она снова увидела спину Бассанио в ярком шелке — ее супруг быстро шел к узкой лестнице, ведущей на галерею, к Грациано. При этом она успела заметить двух изысканно одетых близнецов, стоящих рядом с Грациано, шепотом о чем-то разговаривающих.