Но тут внимание князя привлек торжествующий рев победивших ратников, ликующе устремившихся к обозу.
– О, черт, – почти простонал Константин, мгновенно оценив, во что обойдется этот бессмысленный штурм хорошо укрепившихся за повозками людей, и торопливо стал спускаться по лестнице вниз.
Вспоминая сейчас все эти события, которые будто воочию вновь пронеслись перед его мысленным взором, Пимен невольно поежился. Затем он не спеша обмакнул остро отточенное гусиное перо в чернильницу и принялся за работу.
И прииде Ингвар-княжич с града Переяславль-Резанскаго ко князю Константину Ростовскому и Володимерскому, прося помочи собе на Резань идти. И Ингваря и бояр ево князья Володимерские одариша богато, и совокупиша рать свою, а воеводаю набольшим сташа сам брат Константинов из Переяславль-Залесского, князь Ярослав Всеволодович…
И с им же вместях идее на Резань братии ево Святослав, князь Юрьев-Польский, тако же Володимер, князь Стародубский, и князь Иван, все юны годами…
И дошед они до града Коломны Резанской на реке Москов и обступиша град сей. Но упредиша диавол Константина Резанскаго о рати сей и исполчась ранее пришед резанский князь тако же под Коломну свою с ратью малой. И бысть сеча велика, но рать сатанинска Константина Резанскаго, коей пособлял сам диавол, одолеша честное воинство Ярославово. Но не правдой их победиша, а одолеша обманом, заманиша в ямы волчьи.
И един токмо уцелеша княже Ярославе и воев его мене двух десятков, а братия его князья Иван, Святослав Юрьев-Польский и Володимер Стародубский со дружинами своими и ратниками пешими осташа лежати на земле пустее, снегом и льдом померзоша, и от зверя дикаго телеса их снедаеми, и от множества птиц растерзаеми. Все бо лежаша купно, умроша, едину чашу пиша смертну.
Из Суздальско-Филаретовской летописи 1236 года.
Издание Российской академии наук. СПб., 1817
И пришед в лето 6725-е от сотворения мира в землю Резанскаю Ярослав, князь Переяславль-Залесский. И шед он не миром, но ратью, и с им братия ево меньшая тако же шед, дабы грады княжества Резанского имати. И сташа они станом у града Коломны, коя во Резанской земле у реци Московы. А бысть о ту пору у Ярослава князя воев конных 30 сотен, и послаша он половину их в бок дружине резанскай, дабы посечи вси нещадна и мысля, что бежати им токмо чрез своих же пешцев. И тако строй они их сами порушат. Но воевода резанский Вячеслав, хучь и млад буде, но мудр, повелеша загодя рвы рыти и снегом засыпати, и тако сгинула во рвах оных полдружины Ярославовой, а в остатнюю часть ея из града Коломны запасный полк конный ударил нещадна и сим победиша.
Пеши же ратники с Переяславля-Залесскаго, да с Суздаля, да со Стародуба, да с Юрьева-Польскаго ничтоже успеша, но падоша мертви аки снопы, аки свиньи закланы быша. А коих в полон взяша, то милостливый князь Константине повелеша их в закупах держати три лета, после же волю пожаловать, ибо ведал он, что не по своей воле они на землю Резанскаю приидеша, но по повелению жестокосерднаго князя Ярослава. Сам же Ярослав утек, аки заяц быстраногий, и воев с им десятка два. Брати же его полегли вси.
Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 года.
Издание Российской академии наук. СПб., 1760
Зимой 1217 года произошло, пожалуй, самое первое крупное вооруженное столкновение между Рязанским и Владимиро-Суздальским княжествами. Зная злобный и властный характер князя Ярослава Всеволодовича, нам легко поверить Владимиро-Пименовской летописи, которая утверждает, что были послы от рязанского князя с мирными предложениями. Но Ярослав не захотел прислушаться к голосу разума, будучи убежденным в легкой победе своего войска. Действительно, рязанцы всегда уступали владимирским полкам, если не считать эпизодического случая с городком Москвой, которую спалил рязанский князь Глеб Ростиславович. Но это был лишь единичный эпизод, к тому же было бы смешно гордиться взятием какого-то захудалого городишка, который, по причине своей малости и убогости, даже не имел собственного князя. Есть предположение некоторых молодых историков, в частности доктора наук В. Н. Мездрика, видящего в неуступчивости Ярослава сильный психологический мотив. Дескать, ему не давало покоя недавнее поражение от войск старшего брата под Липицей, и именно поэтому он не хотел упустить возможность реабилитировать свое имя полководца, а также одержать реванш, пусть не над ростовским, так хотя бы над рязанским Константином. Думается, что эта гипотеза выглядит слишком надуманной. Скорее всего, его неуступчивость была порождена более приземленными меркантильными интересами. Душевная доброта никогда не входила в перечень добродетелей этого злобного и властного князя. Так что он явно рассчитывал на какую-то часть рязанских земель. И вот тут-то, под Коломной, впервые сказалось превосходство пешего строя, который стоял насмерть против значительно превосходящих его количественно ополченцев Ярослава. Рязанцам удалось добиться того, чтобы все силы владимирских князей увязли в бесплодных атаках, после чего в действие вступил конный резерв Константина, укрытый за воротами Коломны. Именно он нанес в решающий момент неожиданный и мощный удар в спину дружине Ярослава… Трудно сказать, что было бы, если бы вся четверка Всеволодовичей вернулась бы домой живыми. Скорее всего, это изрядно отрезвило бы их, заставив напрочь отказаться от захватнических целей. Кроме того, нет никаких сомнений, что именно смерть сразу троих родных братьев настолько сильно потрясла старшего – Константина, – что весьма ухудшило состояние его и без того не очень крепкого здоровья и приблизила его кончину, наступившую в августе этого же года. Разумеется, гибель братьев и он навряд ли простил Рязани, но действовал бы совершенно иначе. Однако вышло так, что из четверых вернулся лишь один Ярослав – и тот серьезно раненный. И когда к власти пришел более энергичный и воинственный Юрий, который был всегда заодно со своим братом Ярославом, война с Рязанским княжеством представлялась делом неизбежным и однозначным. Вопрос был только во времени…
Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности.
Т. 2. С. 132-134. СПб., 1830
Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес,
Оттого что лес – моя колыбель, и могила – лес,
Оттого что я на земле стою – лишь одной ногой,
Оттого что я тебе спою – как никто другой.
Р. Ивнев
Лес, в который зашел Любим, был не просто старым, а очень старым. На каждом шагу, рядом с молодой жизнью свежих порослей, стояли деревья, приговоренные к смерти. Те, которые попросту валялись, будучи окончательно сгнившими, за последние дни почти исчезли – ратникам на ночные костры потребовалось их изрядно. Но тут и там еще стояли черные лесные великаны – погибшие, но продолжавшие последним предсмертным усилием воли стоять на ногах. Подножие каждого титана густо обленил поседевший от выбеленного морозца мох, напоминая огромный венок из грустных ландышей, в изобилии сложенных у диковинного надгробья.
Но вглубь Любим не пошел. Та же неведомая сила, которая завлекла его в лес, теперь неудержимо манила его к небольшой березке, печально склонившейся своими длинными ветвями почти до самой земли. Почему именно к ней – ратник и сам не знал. Просто надо было ему именно туда, и все.