Натужно скрипнул ножками по полу сдвинутый кем-то тяжелый стол. И кто-то еще, кажется сам губернатор, отчаянно завопил:
– Только не я, пожалуйста! Только не я!
И вспыхнул свет.
Чиновники, бледные и растрепанные, вынырнули из тьмы. Почти все тяжело дышали. Кое-кто зачем-то ощупывал себя. Только директор департамента образования Кузовников, минуту назад мечтавший о «семужке с маслицем», остался стоять неподвижно, сгорбившись, опустив вихрастую голову, бессильно свесив руки вдоль туловища. Военный и парень в клетчатом пиджачке бросились к нему. А все остальные – наоборот: топоча и толкаясь, подались от Кузовникова прочь. Сгрудились шевелящейся и бормочущей кучей в дальнем углу комнаты.
Военный, миновав застывшего столбом директора департамента образования, растопырил руки и медленно двинулся к этой человеческой куче. Что-то было в усаче в тот момент от пастуха, только что загнавшего в кошару отару испуганных овец. Только не кнутом он помахивал, а извлеченным из кобуры черным пистолетом.
– Ну-ка, тихо! Тихо! – дергая ртом, отчего у него шевелились усы, рявкнул военный. – Успокаиваемся и вспоминаем все, что вам объясняли в самом начале! Инструктаж вспоминаем!
Клетчатый, осторожно приобняв Кузовникова за плечи, вел его к диванчику у дверей. Директор департамента так и не поднял головы. Руки его все еще висели плетьми, кисти побалтывались при спотыкливой неуверенной ходьбе. Двигался он так, словно тело его онемело и едва-едва ему подчинялось.
Парень аккуратно усадил Кузовникова на диван – как усаживают большую куклу. Чиновник сразу же обмяк, сильно согнувшись вперед, уронив голову подбородком на грудь.
– Есть! – проговорил клетчатый. – Ну, кажется, без эксцессов у нас обойдется…
Военный на секунду обернулся к нему, опустил руки.
– Сплюньте, Комиссар… – буркнул он сквозь усы. А в адрес отцов города добавил: – Поднимаем стулья! Рассаживаемся за столом! Не шумим! И на этого не оборачиваемся!
И вложил пистолет обратно в кобуру.
Пока чиновники безропотно и молчком выполняли приказания военного, парень снял с себя темные очки, обнажив водянистые маленькие глазки. И, присев на корточки перед недвижимым Кузовниковым, попытался очки эти надеть ему на склоненное к самым коленям лицо. Хоть и действовал парень с привычной ловкостью, эта операция удалась ему только со второго раза. Уж очень неудобно сидел директор департамента. Надев очки на чиновника, клетчатый выпрямился и отступил на пару шагов.
– Ну что, господа? – ухмыльнулся парень. – Пришло наконец время вас поздравить с…
– Да погодите вы поздравлять! – проворчал военный. – Куда вы постоянно торопитесь-то?
Парень снова хмыкнул.
И тут Кузовникова точно огрели сзади невидимым хлыстом.
Тело его, сложенное на манер перочинного ножа, резко распрямилось. Сползая вниз, он задергал руками и ногами – беспорядочно и неестественно. Это не походило на конвульсии. Это было похоже на… как будто кто-то очень сильный, безумно торопясь, влезал в комбинезон, имеющий форму и вид человеческого тела.
Клетчатый, мигом очутившийся за спинкой дивана, навалился на чиновника сзади, обхватив его за плечи. С мотнувшейся головы Кузовникова слетели очки. Усач в военной форме, страшно выругавшись, прыгнул за ними, поскакавшими по полу, ловя их, как выброшенную на берег рыбу.
Движения Кузовникова становились все мельче и слабее. Он дернулся еще несколько раз. И затих. Тело его снова обмякло, но голова держалась прямо. Глаза, широко распахнутые, ненормально расширенные, смотрели перед собой. Впрочем, это были уже не глаза в привычном человеческом смысле.
За быстро мутнеющей роговицей закипала снизу матовая чернота, жадно пожирающая белки, подбирающаяся уже к зрачкам…
– Очки! – запоздало заорал парень.
Военный, приблизившись к дивану бочком и старательно глядя в сторону, вслепую, но точно и быстро водрузил на нос чиновника темные очки.
– Вот теперь – все, – выдохнул усач. – Почему вы его сразу не зафиксировали?! – зарычал он на клетчатого парня. – А если б что не так… все опять сначала начинать, да?
– А ну-ка, тон смени, полковник! – негромко, но как-то очень внушительно потребовал парень, звякнув колечками в ушах. – Нервы нервами, а забывать, с кем и как ты разговариваешь, – не надо…
– Слушаюсь, шеф, – пробормотал усач.
Раздался громкий деревянный стук. Притихшие было чиновники перепуганно загомонили и повскакивали со своих мест.
Все, кроме городского прокурора Ареньева, который подобно поверженной статуе лежал теперь на полу ровно в той позе, в которой сидел на стуле.
Парень в клетчатом пиджачке с досадой цокнул языком.
– Сказано вам было, придуркам… – заворчал военный, шагнув к одеревеневшему прокурору. – Не смотреть на этого! Инструктаж для кого проводился, а? Для Пушкина?
Присев над Ареньевым, военный достал из нагрудного карман кителя шприц с небывало толстой иглой. Размахнулся и изо всех сил воткнул шприц в плечо прокурора как нож.
– К утру должен очухаться… – констатировал он, поднимаясь. – А вы чего суетитесь? Всем сесть!
– Садитесь, господа, садитесь! – присовокупил клетчатый. – Больше уж точно никаких эксцессов… – Покосившись на усача, он усмехнулся: – Больше никаких эксцессов не будет, я обещаю.
Отцы города повиновались беспрекословно, как первоклашки.
А директор департамента образования Кузовников снова пошевелился. Но на этот раз движения его были не хаотичны, в них чувствовалась осмысленность. Он медленно поднял правую руку, согнул ее в локте и вдруг резко, точно не рассчитав силы, крутанул кистью… Хрустнув, та мертво повисла. Директор департамента, кажется, не почувствовал никакой боли. Опустив руку, он согнул в коленях и выпрямил ноги – с той же конвульсивной порывистостью – так, что с левой ноги слетел ботинок.
– Тихо, тихо! – заторопился клетчатый, обращаясь к Кузовникову. – Не все сразу! Постарайтесь не шевелиться, пока не привыкнете…
– Неудобно… – странно шелестящим голосом выговорил директор департамента образования.
– Я же говорю – не все сразу! – откликнулся клетчатый и вышел из-за дивана. – Поздравляю вас, господа! – с дурашливой театральностью поклонился он. – И позвольте мне представить вам вашего регионального спецконсультанта!
Военный подошел к нему. Теперь они стояли по бокам от замершего на диване тела. Причем усач держался с явно несвойственной ему торжественностью.
И тот, кто еще совсем недавно был чиновником Кузовниковым, прошелестел с едва угадывающейся вопросительной интонацией:
– Начинаем работать?
Полностью раздетого, его впихнули в промозглый мрак и запретили говорить и шевелиться. Он отдавал себе отчет в том, что ослушаться запрета нельзя, но и оставаться в полной неподвижности тоже не мог – от холода била дрожь, он закоченел и беспрерывно трясся. Под босыми его ногами ощущались мелкие камешки.