– Наоборот, сейчас перевязывать буду, – не стал скрывать Грин, выбирая из очередного мешка подходящие куски ткани и некое подобие длиннополой рубахи. – Он ведь баронета узнал, так что понимает, кто мы такие.
– А-а-а! – протянул пленник, смекнувший, что и он может выжить, если максимально станет сотрудничать с местными властями. – Наши четверо, что ночуют со вторым колдуном этой ночью в пещере, нормальные ребята. Если я успею им крикнуть или подать условный знак, они сами этого власнеча спеленают.
Василий хмыкнул, одобряя инициативу наемника. Бронислав и Агап пока не пришли в себя, а если и вообще не придут, что тогда делать дальше? Одному вступать в бой с четверкой воинов, возглавляемых сильным магом, бессмысленно. А ведь те могут ранним утром наведаться в избушку. Особенно если тут у них основные запасы еды.
Пришлось поинтересоваться:
– Что у вас планировалось на утро?
– Десятник с четырьмя наемниками должен был отправиться к ним, один – остается на хозяйстве, еще один – на заготовке дров. Чередыш уходит на дальнейшие поиски.
«Надо будет в личных вещах этого Чередыша покопаться, – решил Райкалин, спеша к раненому десятнику. – Уж наверняка у него есть какие-то записи, схемы, рисунки. Описание тех же древних знаков. Хотя понять не могу, что можно в этой чащобе отыскать?»
А приступив к перевязке, не погнушался продолжить допрос:
– Надеюсь, знаки – это не зарубки на вековых елях?
Раненый морщился от боли, но внимательно смотрел, как обрабатывают его рану. Только убедившись, что перевязка проводится мастерски, облегченно вздохнул и начал отвечать:
– Все гораздо проще. Хотя понять не могу, кто и какими силами сумел оставить такие гигантские отместки. По сути это обычные стрелки, составленные из валунов. Три в навершии как острие и еще четыре как бы древко стрелы.
– И легко отыскать эти валуны?
– Легко. Они больше, чем эта изба.
– Ого! – не удержался от восклицания Василий. – Хороши маячки! И что, все указывают именно на пещеру?
– Нет, все смотрят в разные стороны, – покачал головой десятник. – Но если нанести их местоположение на бумагу, то получится определенный рисунок, который и пытается разгадать Чередыш. Он на эту тему бесконечно спорил со вторым колдуном, утверждая, что без понимания смысла рисунка они и в пещере ничего толкового не отыщут. Мол, святыня может оказаться совсем в ином месте, а пещера была указана для отвода глаз.
Дождь совсем перестал, поднялся ветер, причем довольно сильный. Раненого стало колотить в ознобе, да и сам Шестопер вдруг почувствовал резко навалившуюся усталость. Но хочешь не хочешь, а придется и этого раненого тащить в избу. Потом приводить в сознание приятелей. Потом сообразить что-то из горячего на завтрак… А до того раздеться да малость на себе одежду просушить.
Вздохнув, он стал приноравливаться, как сподручнее подхватить десятника, потому что, если рана откроется, страдалец таки умрет от потери крови. Здесь капельниц нет, и переливание устроить тоже не удастся, так что надо надеяться только на себя.
В помещении при поднявшемся за стенами ветре оказалось не в пример теплее и уютнее, даже несмотря на выбитую дверь.
Уложив десятника на пол, Василий задумался: связывать недавнего противника или нет? Вроде рана серьезная, с такой в бой не кинешься. Да и левой рукой вряд ли толком нож бросишь. Начал с обыска, закончил тем, что все-таки привязал левую руку десятника к тяжеленной лавке. Даже если задумал что плохое, сразу в любом случае не освободится.
Затем убрал факелы снаружи и внутри оставил гореть только один. Занавесил дверной проем куском плотной дерюги. Подумал и придавил края дерюги двумя обломками разгромленной двери. Пусть это и не позволит выиграть много времени при неожиданном нападении, но перестраховаться не помешает. Порой и секунда ценой в жизнь. Тем более что у вражеского колдуна на руке имелись кольца связи – а ну как он успел связаться со своим подельником?
Раздевшись до нижней рубахи, перебрал оказавшиеся в его распоряжении съестные припасы, и вскоре на печурке уже варилась в кипящем бульоне густая каша с покрошенным в нее мясом, кусками овощей и несколькими листочками местных специй.
Десятник вновь провалился в нирвану бессознательности, но раненный в ногу наемник был готов отвечать на любые вопросы. Вроде искренне говорил, явно радуясь, что остался жив.
Пользуясь случаем, Василий постарался заодно выведать кое-какие, чаще всего бытовые, знания о здешнем мире. Но что его весьма удивило, так это подробный рассказ об умертвиях. Спросил вроде в шутку, но получил полную классификацию этого неупокоенного маразма, перечисление методов борьбы с ним, а также историю-легенду возникновения этой напасти. Потому что данный отряд наемников как раз и специализировался на борьбе с потусторонней силой.
Создавались здешние умертвия совсем не так, как считалось на Земле двадцать первого века. Никакие покойники из могил не вставали, мозг у живых не выедали и трупным запахом никого не отвращали. Все здешние вурдалаки создавались искусственно, путем соединения еще живого, но смертельно больного человека с духом недавно умершего. Делалось это при помощи простенького, весьма нехитрого обряда непосредственно на кладбище. Больной человек приходил туда, самостоятельно совершал обряд, и в его тело и в сознание вселялся самый сильный дух из тех, что находился поблизости в еще не начавшем разлагаться теле.
Получившееся существо становилось чуть ли не бессмертным. Его силы умножались втрое. Почти молниеносная регенерация помогала выдерживать до десятка смертельных ударов. Выживаемость становилась феноменальной. К примеру, зимой оно могло преспокойно спать, попросту зарывшись в сугроб. Могло питаться чем угодно, начиная от коры деревьев и заканчивая разложившейся падалью. Хотя жило все-таки не вечно, не более двухсот лет. Причем истинная сущность человека оставалась только на периферии сознания чудовищного умертвия, и внушить ему можно было только одну, максимум полторы навязчивые идеи. Например, убить того-то или тех-то. Но при этом никогда не появляться в такой-то местности. Со временем одичавшее сознание «мертвеца» окончательно побеждало сознание «живого», и тогда умертвие перебиралось в глушь.
При этом одичавшее существо на животном уровне охраняло свою территорию от живых, позволяя лишь себе подобным поселяться рядом. Вот такие места и считались самыми опасными для человека, потому что там могло оказаться до нескольких десятков умертвий в стае. Хотя, казалось бы, собравшись всем миром, можно было и большую стаю уничтожить.
Тем не менее доходило до смешного. Если умертвием становился любимый или уважаемый родственник, кметы даже не докладывали своему жупану. А то и староста не знал, что сельчане подкармливают существо, внешне им знакомое. Порой такие «подкормки» продолжались десятилетиями, и крестьяне верили, что умертвие, живущее возле них, доброе, родственное и защищает их от татей или иного злобного люда. И что самое смешное, так оно и было. Какое-то время… Пока «добрый» предок не разрывал на части кого-нибудь из своих глупых потомков.