– Отпусти мальчишку, хан, – вместо ответа произнес Святозар. – Зачем тебе этот сопляк?
– Чтобы ты оставался мне послушен, – спокойно пояснил Бату и развел руками. – Как видишь, я говорю правду и ничего не таю за душой. Я повелю, чтобы его хорошо лечили, но мне надо, чтобы ты изъявил покорность и согласился дать мне дань.
– Об этом тебе надо говорить с моим отцом, – заметил Святозар. – Он повелевает Русью, а не я.
– Твой отец слишком упрям и горд, – поморщился Бату.
Он внимательно посмотрел на пирующих, которые за вином вроде бы позабыли про тягостную перепалку, случившуюся между чингизидами, и, незаметно кивнув Бурунчи, подсел поближе к князю.
– Я не предлагаю тебе сразу дать мне ответ, – вкрадчиво уговаривал он Святозара, одной рукой приобняв его за плечи, а другой протягивая кубок с вином. – Я понимаю, что это дело нелегкое и требует долгого раздумья. Я не спешу. Мы пробудем здесь целых два дня и лишь на третий двинемся дальше. За два дня можно обдумать многое. Только помни, что, отказавшись, ты сделаешь только хуже. Намного лучше будет, если ты все-таки дашь согласие.
– Лучше для кого? – жестко уточнил Святозар. – Для меня одного?
– Не только, – возразил Бату. – Для всех. Смотри, что получается. Первое, это то, что твой родич будет спасен, – он загнул указательный палец на левой руке. – Второе, это то, что…
– Я понимаю, что пленный урус знатен, но в такой день можно было бы уделять побольше внимания и своим братьям, – перебил его кто-то.
Бату досадливо поморщился и поднял голову. Прямо перед ним стоял смуглый поджарый монгол, с вызовом глядевший на хана. Тут из-за его спины на мгновение вынырнул Бурунчи, еле заметно кивнул и вновь куда-то исчез. Недовольство незамедлительно исчезло с лица Бату, сменившись на добродушную улыбку.
– Я не сержусь на тебя, Менгу, хотя на будущее советую запомнить, что нехорошо перебивать своего джихангира. – Улыбка хана стала еще шире, а тон еще добродушнее. – Но ты – мой истинный брат, хотя твоего отца звали не Джучи, а Тули. Так что присядь лучше по другую сторону от князя и обними его, ибо он, пусть и сам того не желая, принес нам много пользы и скоро принесет еще больше.
Менгу продолжал стоять, удивленно глядя на Вату, но тот повторил свою просьбу, высказывая ее так же дружелюбно и спокойно, но вместе с тем очень настойчиво. Настолько, что сын Тули, недоуменно хмыкнув, уселся рядом и тоже положил руку на плечо Святозара.
– А сейчас ты услышишь, как я хорошо научился говорить на их языке, – заметил Бату и громко, на весь зал завопил по-русски:
– Урусский конязь – мой побратим. Он помог мне победить своих воинов, подарил этот город и обещает отдать все остальные крепости, стоящие на реке. Поэтому я помогу ему одолеть его отца и возьму с него самую малую дань. – И он тут же бросился обнимать ошарашенного таким заявлением Святозара, крепко прижимая его голову к своей груди и больно царапая лицо пуговицами своего синего шелкового чапана [49] .
Князь хотел было отстраниться, вырваться из этих ненавистных объятий, что есть мочи уперся в плечи хана руками, но… В иное время он, без всякого сомнения, сумел бы это сделать, однако теперь проклятая слабость давала о себе знать. К тому же Бату как бы невзначай посильнее надавил именно на рану на затылке, что незамедлительно вызвало сильнейшую острую боль, которая стремительной молнией насквозь прошила все тело князя.
Словом, сколько бы он ни упирался, так ничего и не получилось. Вдобавок Святозар начал еще и задыхаться – уж очень крепко прижимал его к себе хан, продолжающий безостановочно говорить, но уже вновь на родном языке:
– Я ценю тех, кто готов лизать сапоги истинным правителям этих земель, и лишь потому он присутствует наравне с нами на этом пиру.
– Слышь, Гавран, – шепотом окликнул в это время своего соседа один из связанных раненых ратников, лежащий на небольшой галерейке, надстроенной сверху залы.
Тот не откликнулся, продолжая жадно вслушиваться в слова Бату. Лишь когда хан умолк, Гавран неохотно повернулся к товарищу:
– Чего тебе, Прок?
– Я спросить у тебя хотел. Послышалось мне, что этот нехристь нашего князя своим братом назвал, али как?
– Так оно и есть, – хмуро отозвался Гавран. – Видать, давно они с ним снюхались.
– Будя каркать, – сурово осудил Прок и попенял товарищу: – Не зря тебя так прозвали [50] . Вечно ты…
– Или ты сам не слыхал, как он перед всеми своими гостями похвалялся? – заметил Гавран. – А когда по-своему заговорил, то и вовсе сказал, что ценит тех, кто ему сапоги лизать готов. Не зря князь то и дело на встречи с ним ездил. Вот и докатался.
– Может, ты как-то не так понял? Ты же их язык плохо знаешь. Спутать не мог?
– Мог, – согласился Гавран. – Вот только то, что он на нашем лопотал, мы вместе слыхали. Или тоже спутали? А как они обнимались, ты видел? Ухо ослышаться может, а гляделки?
Прок в ответ лишь тоскливо вздохнул. Возразить было нечего.
– А чего делать-то теперь? – после недолгого молчания спросил он.
– Ясное дело, бежать надо.
– Как?! – простонал Прок.
– Пока не знаю, – сурово отозвался Гавран. – Но ежели не мы, то кто известит государя об измене?!. Стало быть, надо как-нибудь исхитриться, удобный случай искать. Или ты мыслишь, что он сам к тебе приплывет?
– А хотелось бы, – безнадежно откликнулся Прок.
Бывает, что желания человека вдруг сбываются. Такое происходит редко, судьба скупа на чудеса, но иногда, в кои веки… Вот и на этот раз удобный случай, словно услышав Прока, и впрямь приплыл к ним. Не сам, конечно, а направленный темником Бурунчи.
Врочем, если бы не более сообразительный товарищ, то сам Прок так и не дотумкал бы. Зато Гавран, едва темник ехидно осведомился, не надумали ли славные воины после всего увиденного перейти на службу к великому хану, который в своей неизбывной милости дарует им в этом случае прощение за то, что они осмелились сражаться против его доблестных багатуров, тут же нашелся:
– Обмыслить надо все, боярин, – неторопливо протянул он. – Князя-то государь и простить может – сын ведь. А нам пути назад будут отрезаны. Если мы к твоему хану перейдем, то нас только веревкой пеньковой благословят, не иначе.
– Хоп, – согласно кивнул Бурунчи. – До утра обожду. А пока думайте. Только хорошо думайте. А твой сосед чего молчит? – подозрительно покосился он на Прока, опешившего от такого поворота событий. – Ему что, не надо думать?
– Надо. И ему тоже надо, – торопливо ответил за товарища Гавран. – Вместях оно как-то сподручнее Русь предавать – одному тяжко на такое идти.
К счастью, дар речи вернулся к Проку гораздо позднее, когда темник, удовлетворенный исходом дела, вернулся вниз, а самих пленных его крепкие сноровистые люди быстро, но уже гораздо вежливее, отволокли обратно в подвал.