– Бог простит, – отрывисто произнес Константин и поторопил: – Дальше, дальше говори.
– А дальше как во сне, – вздохнул помрачневший рассказчик. – Ту полусотню, что нам должна была встретиться, мы верстах в двадцати от Орска нашли. Коней, коих не убили, нехристи с собой взяли, а тела прямо близ вражка [99] лежали. На иных и места живого не сыскать. Видать, уже над покойниками чьи-то злые души потешились. Хотели мы было к Оренбургу скакать, чтоб упредить, как князь велел, ан глядь – путь-то вражий к нам ведет! Прямиком к Яику. След не сворачивает, не таится. Открыто они ехали, не боясь. Мы за ними.
– Сколько их было? – не удержался от вопроса Вячеслав.
– Нагнать-то мы не успели, а потом не до того, но ежели по следам судить, то чуть ли не два полка выходит.
– Два полка – это две тысячи, – сделал вывод Константин и нахмурился. – В крепости должно было оставаться не меньше четырех, пускай трех сотен. Как же случилось, что они ее взяли?
Живич нагнул голову, мрачно посопел и, не отрывая взгляда от пола, буркнул:
– Повели, государь, чтоб воевода из избы вышел. Тайное хочу поведать.
Константин с Вячеславом удивленно переглянулись. Успокоительно хлопнув друга по руке, мол, ерунда, потом сам мне расскажешь, воевода привстал со своего места, но был решительно остановлен.
– У меня от него секретов нет, – твердо произнес Константин.
– Не пожалеть бы, – зловеще пообещал Живич, намекнув: – О князе Святозаре Константиновиче слово хочу молвить.
Услышав это, Вячеслав сделал еще одну попытку встать, но рука царя вновь притормозила его движение.
– Говори при нем, – каким-то холодным, безжизненным тоном повелел Константин.
– Мы сбоку подъезжали к воротам. Те уже нараспашку были. Внутри крики, визги, ор до небес. Не иначе как бой. Въехали вовнутрь, и точно. Только не бой это был – резня.
– Дальше что? – нетерпеливо подхлестнул Константин.
– Ежели бы не полусотник наш, то я бы тут не сидел, – вздохнул Живич. – Он первым опомнился. Ко мне поворачивается и говорит: «Бери свой десяток и немедля скачи к Константину Володимерови-чу». А лик у самого белый, будто снегом кто облепил. Я спрашиваю: «А не спутал ты, Скорода? Не к Святозару Константиновичу?» А он мне: «Неужто сам не видишь? Протри зенки-то! Вон он, на коне сидит». Я глянул, и впрямь… князь. Довольный такой.
– Связанный? – уточнил Константин.
– Связанный так не веселился бы, – зло заметил Живич.
– Что?! – в один голос вскричали оба.
– А то! – огрызнулся десятник и тут же с упреком заметил: – Говорил же я тебе, государь, удали воеводу. Для того меня Скорода и послал, чтоб упредить тебя об израде.
– А он сам-то чего не поехал? – осведомился Вячеслав, то и дело сочувственно поглядывая на друга.
– Так в воротах остался вместях с остальными. Не ведаю, сколь долго он в них держался, но не менее часа, потому как погоню мы не видели. Ежели поганые ее и выслали, то припозднились. А к вечеру метель поднялась. Тут уж ищи – не ищи, все едино след бы утеряли.
– Еще чего есть сказать? – безжизненно спросил Константин, еле шевеля губами.
– Есть и еще кой-что, – кивнул Живич. – Бату в твою сторону идет, и хорошим ходом.
– А это ты откуда узнал? – насторожился воевода.
– Мы с его передовым дозором чуть не столкнулись лоб в лоб. Тут я не удержался и повелел приотстать. Думал, до ночи выжду, а там… Уж больно хотелось хоть малость за Яик отплатить, – повинился десятник. – А пока мы по их следам шли, они на стойбище кирьятов [100] налетели. Понятное дело, вырезали всех, а потом пировать сели, ну и перепились изрядно, даже сторожа уснула. Словом, подсобил Господь. Вот мы малость и поразмялись, сердце потешили. Их там немного было – трех десятков не наберется. А четверых удалось живыми взять. Помяли немного, а так целехоньки. Мы до ближайшего лесочка доскакали, там костерок развели, да и поговорили… по душам. Трое из рядовичей. И рады бы сказать, да нечего. А четвертый полусотником оказался. Вот он и поведал нам о хане Бату. Говорил, что тот воев своих поделил надвое. Одним повелел прямиком к Волге следовать, а уж оттуда вверх, через Дикое поле, на рязанские земли. Их малость помене. То ли четыре, то ли пять туменов туда ушло.
– А кто их ведет – он не говорил? – спросил Константин, начиная постепенно приходить в себя.
– Говорил и это, – кивнул Живич. – Напужался нехристь, когда мои ребятки на тех троих показали, что его ждет. Ты уж не серчай, княже, но тут я по памяти не скажу. Басурмане они, и кличут их, прости господи, так, что аж по пять разов переспрашивали.
– Может, хоть одно имечко запомнил? – уточнил Константин.
– Неа, – твердо ответил Живич. – У меня сызмальства память на имена дырявая. А зачесть – зачту.
С этими словами он невозмутимо залез к себе за пазуху, сосредоточенно покопался там, бережно достал какую-то грязную тряпицу, неспешно развернул ее, извлек еще одну тряпицу, правда, побелее цветом, зато в каких-то бурых разводах и полосах.
– Ты уж не серчай, княже, что я тут чумазым исподним похваляюсь, – виновато заметил десятник. – Но боле писать не на чем было. Пришлось на себе рубаху разодрать да кровью накарябать.
– Своей?!
– Зачем своей, – благодушно пожал плечами детина. – Чай у нас три ворога под рукой было. Им она уже все равно без надобности, а так в дело пошла. Читать, что ли ча? – и вопросительно посмотрел на Константина.
– Читай, – кивнул тот.
Живич откашлялся, нахмурился, потом осторожно, по складам, произнес первое имя:
– Ху… ху… юк.
Воевода, не удержавшись, фыркнул, царь крякнул, а детина, смущенно посмотрев на них, пояснил:
– Разов пять я его переспрашивал. А он все одно талдычит. Пришлось так и написать.
– Что-то я чингизидов с таким именем не припомню, – разочарованно протянул Константин. – Хотя, погоди-ка, – он наморщил лоб, прищурился и удовлетворенно кивнул. – Ну, точно – Гуюк. Так, с одним разобрались. Кто следующий?
– Хай… хай… дар, – тоже с запинкой произнес Живич и вновь робко покосился на государя – правильно он сказал или опять ошибся?
Ага, раз молчит, значит, все верно.
И уже более уверенно принялся читать дальше:
– Бури, Кадан, Менгу.
– А Кулькана там не было? – спросил Константин.
– Был и Кулькан, – уверенно кивнул Живич и тут же настороженно осведомился: – А откель тебе это имечко ведомо?
Вячеслав выразительно постучал себя согнутым пальцем по лбу: