Горожане молились разным богам. Христиане самых разных толков составляли свыше трети населения Мосула, мусульман было намного больше. Жили они не очень дружно – всякое бывало. Но в этот час суровых испытаний все вышли на городские стены и дрались отчаянно, но сила силу ломит. Необученные, они могли противопоставить монголам только ярость и отвагу, однако в сражении гораздо важнее выучка и боевой опыт.
Третья монгольская волна начала свое победоносное шествие из Хамадана. Первым был взят Кашан – крупный оазис, расположенный на самом краю Деште-Кевир – Большой Соляной пустыни. Правда, добыча оказалась скудна. Изразцовую плитку и глазурованную керамику жевать не будешь, а набрать ее побольше для продажи не получится – уж больно тяжелый это товар.
Озлобленные захватчики двинулись дальше, и на этот раз Кум, уцелевший во время предыдущего вторжения туменов Субудая и Джэбэ, уже так дешево не отделался. Виной тому стали отчаянные шиитские студенты, именуемые талибами. Именно они подняли зеленое знамя ислама над городом, поклявшись в самой древней мечети имама Хасана Асгари, что, пока они живы, ноги грязных нечестивцев никогда не опоганят их священную землю.
Они сдержали слово. Последние из них пали возле Рейских ворот, когда город уже пылал в огне многочисленных пожарищ. Рухнули мечеть и мавзолей святой Фатимы, более известной как Хазрат-и-Масуме (Безупречная), – сестры глубоко почитаемого восьмого шиитского имама Резы. Со страшным грохотом обрушился гигантский купол Большой мечети, в которой пытались укрыться седобородые священнослужители.
А гигантская волна, подобная гигантскому цунами, не обращая внимания на сотворенное ею зло, уже неслась дальше, стремясь успеть к столице ха-лифов-аббасидов чуточку раньше всех остальных. Но раньше не получилось – войска монголов обрушились на Багдад сразу с трех сторон, сойдясь в плотное кольцо вокруг великого города.
Багдад некогда был маленьким селением, известным только своими лошадиными ярмарками. В VIII веке, по повелению халифа Абу-Джафара аль-Мансура, могущественного основателя государства Аббасидов, оно всего за четыре года превратилось в столицу. Этот каприз обошелся ему в девять миллионов золотых динаров.
Жители Мадинат Ас-Саяма, то есть Города мира, как величественно нарек его поначалу все тот же аль-Мансур, не отличались особой стойкостью, но за свою жизнь дрались отчаянно. Тем не менее уже на четвертый день осаждающим, действующим одновременно в нескольких местах, удалось разбить Аджамскую башню, выломать ворота Баб Аль-Вастани и прорваться на стены. Бои пошли внутри города – за каждый дом, каждую мечеть, каждый дворец.
Еще через четыре дня над входом в крупнейшее в мире медресе Аль-Мустансырия рухнули диковинные для того времени часы, сделанные багдадским астрономом и изобретателем Нур-ад-дином по прозвищу ас-Саати-часовщик, символически возвестив миру, что древний город пал.
Халиф аль-Мустасим сдался, уповая на милость победителя. Однако священное родство с самим пророком [155] ему не помогло. Правда, хитрец Менгу, вроде бы не отдававший предпочтения ни одной из религий [156] , не решился умертвить владыку всех шаманов этой страны, несмотря на брата Хубилая, который, как и каан Гуюк, был христианином несто-рианского толка.
К тому же он был ему благодарен за указание места, в котором хранились огромные сокровища. Сам Менгу ни за что бы не догадался поискать их под огромным гранитным фонтаном, расположенным в центре прямоугольного внутреннего двора дворца Аббасидов. Он отправил халифа в Каракорум вместе с пятой частью добычи, причитающейся Гуюку, тем самым все равно подписав аль-Мустасиму смертный приговор.
А вот астроному Нур-ад-дину повезло. Его, как и еще нескольких ученых из медресе, спас некий арабский купец Ибн-аль-Рашид, смело вставший у входа в медресе. В высоко поднятой руке – чтоб все видели – он держал золотую пайцзу с изображением кречета.
Правда, спасение было не безвозмездным. С разрешения Менгу, равнодушного к наукам, Ибн-аль-Рашид отобрал для своего повелителя половину огромной библиотеки. Он не трогал священных свитков. Но в медресе преподавались не только все четыре толка ислама – маликийский, ханифитский, ханбалийский и шафиитский. В нем обучали и светским наукам – арабскому языку, литературе, риторике, грамматике, логике, алгебре, геометрии, медицине и даже зоологии, так что для переноски книг до речной пристани все равно понадобилось восемь десятков носильщиков.
Шестеро из них были не простыми грузчиками, а учеными все того же медресе, включая самого Нур-ад-дина, который замыкал шествие, с тоской оглядываясь назад. Рядом с ним вышагивал довольный купец. Он думал о том, что император Руси – а Константин к тому времени вновь сменил свой титул – останется доволен.
Это была далеко не первая живая добыча, доставшаяся Ибн-аль-Рашиду. Всего он вывез на Русь почти два десятка арабских астрономов, математиков и лекарей.
Через год мастера, присланные царем Хетумом I из Киликийской Армении, уже отделывали для нового владельца дворец халифа, пострадавший во время штурма. Великий каан подарил роскошные апартаменты патриарху несториан Савришо V, который сразу после переезда из Селевкии-Ктесифона, что на Тигре, прибавил к своему имени сочное д'Багдад.
А наступление монголов продолжалось. Казалось, что их сможет одолеть войско египетского султана Надж ад-дина Аййуба, который незадолго до того вдребезги расколошматил при Газе армию своего сирийского родича Имад ад-дина и его союзников-крестоносцев, после чего взял Дамаск и захватил всю Сирию, но это только казалось.
Единственное, что сумел сделать египетский правитель, так это сумел остановить тумены Менгу и его братьев. Да и то для этого ему пришлось в трех кровопролитных сражениях положить чуть ли не всю ударную силу своей армии – мамлюков [157] – и бахритов, и бурджитов. Оба их лагеря, один из которых находился в дельте [158] Нила, а другой – в цитадели Каира, опустели. Но главное им совершить удалось. В трех кровопролитных битвах они остановили монголов.
Особенно тяжелым оказалось третье сражение, которое произошло в тридцати километрах к северу от Дамаска, близ монастыря Девы Марии, возвышавшегося на скале у деревушки Седнайя. Люди говорили, что женскую обитель сохраняет в целости главная ее святыня – икона Богородицы, написанная с натуры самим евангелистом Лукой.