И все бы хорошо, да медленно, но верно надвигалась сдача дипломной работы. Естественно, ее научным руководителем оказался любящий наставник-декан – кому бы ещё он доверил ее, ненаглядную? Вот и расслабилась она к тому времени совершенно по-наглому. Не то что содержание диплома не знала, название-то с трудом помнила: даже декан волноваться начал, уговаривал работу почитать, хотя бы перед самой защитой. И тут случилась беда! Попал ее дорогой наставник в серьезную автокатастрофу. Сам живой, слава богу, остался, но поломало его основательно, и в больницу он залег на два-три месяца, а до защиты-то оставалось чуть больше недели. Она как узнала – чуть в обморок не грохнулась: ну, думает, жопа теперь наступила полная, и шансов выкрутиться – круглый ноль.
Передали ее вместе с халявным дипломом какому-то доценту, а ей со своим папиком даже не связаться, не созвониться: говорить не может – плох совсем, бедолага. Господи! Что оставалось делать бедной девочке? Времени-то ни на что уже не было… И схватилась она, несчастная, за голову: нужно либо паковать чемоданы и возвращаться коров доить в провинцию, либо срочно что-то предпринимать.
Доцент, к которому ее перенаправили, очень правильным мужчиной слыл. Ни в чем никогда со студентками замечен не был. Семья, дети, наука, работа – все как и должно быть у приличного преподавателя. Все бы так! Но шанс у нее был только один, без всяких вариантов. И пришла она к нему знакомиться в короткой юбочке, с тонюсенькой блузкой на голое тело, как летом, хоть и холодрыга стояла на улице, – а что оставалось делать, спрашивается. Возбуждаться нужды не было – соски от холода под тканью торчали, словно большие мурашки, как нельзя лучше прорисовываясь. Очень дразняще получилось, что, собственно говоря, и задумывалось, грудь-то у нее всегда была соблазнительная. И, кто бы мог подумать – сработало! Новый руководитель оказался вполне здоровым мужчиной, глаза его сами к ее сиськам приклеились, еле оторвал их, бедолага, сделав видимое усилие. Но все было не так-то просто, и предложить ему ЭТО дело в лоб она не решалась. Репутация у него сложилась железная, подруги и пробовать не советовали: только хуже можно было сделать, не видать бы ей тогда диплома как своих ушей. В ночные клубы доцент не ходил, в загулах замечен не был. Шансов подцепить его – никаких. Впрочем, как и шансов защитить диплом самостоятельно, с ее горе-знаниями. Оставалось пойти ва-банк, напросившись на индивидуальную консультацию, а там просто рискнуть.
У доцента, кроме нее, было еще несколько дипломников, времени на дополнительную работу не хватало катастрофически. Он и так уже месяц работал по субботам, бедолага, оставался только святой день – воскресенье, и она в слезах уломала его на такой подвиг, причем слезы выжала самым натуральным образом.
– Что поделаешь, надо вас выручить, – сломался разжалобившийся доцент. – Придется открыть кафедру, нарушить приказ ректора. Но только приготовьтесь работать плотно, устроим настоящую предзащиту.
«Устроим, устроим, еще как устроим! Коли тебе так сиськи мои понравились, как не устроить?!» – потирала она про себя руки, слушая его разглагольствования и согласно кивая.
И созрел у нее грандиозный план, благо девушкой она была смекалистой и уроки жизни прекрасно усвоила, годы учебы не зря прошли. Как говорится, хорошим девушкам рады на небесах, а плохим – где угодно.
Наступило воскресенье, и она стала собираться на судьбоносную встречу. Диплом подготовить возможности уже не было, оставалось приготовить… тело. Ваксинг, клизма на всякий случай (кто знал, какие предпочтения у доцента), силиконовый лубрикант в оба места заранее, ну а из одежды: пояс с чулками, сапоги, шуба на голое тело и больше абсолютно НИЧЕГО. Вот такой она придумала ход и теперь была готова к предзащите.
Воскресенье, утро, факультет закрыт, и внутрь ее без доцента никто не пускает. Стоит она на улице, ждет его в своем одеянии, дрожит, зуб на зуб не попадает, посинела вся, шуба-то хоть и длинная, а снизу конкретно поддувает. Мороз ведь, как назло, лютый.
Смотрит – идет ее ненаглядный наставник, кутается, тоже замерз. Аж кинулась она от радости к нему навстречу, пришел, слава богу, сдержал слово.
– Давайте только, – предлагает она, – сначала кофе выпьем, а то я позавтракать не успела: поздно легла, диплом штудировала. Быстренько кофейку выпьем, и за работу. Да и зябко очень, хочется горяченького чего-нибудь.
Строго так посмотрев на часы, доцент нехотя соглашается, ведь и вправду зябко на улице. А на самом-то деле в кафе она его повела, чтобы расслабить слегка и подготовить к представлению.
И пока они вдвоем кофе пьют, она прямо лапочка такая, уютно-домашняя. Как будто это все продолжение семейного завтрака. Кошечка молоденькая только с постельки встала, кофеек с ним попивает и мурлычет. Видит, млеть потихоньку начинает доцент ее, не торопится уже никуда, шубу снять предлагает:
– Давайте, – говорит, – повешу ее, а то вам, наверное, жарко.
«Нет уж, дорогуша, рано еще, – хихикает она про себя. – Мне-то что, а вы тут тогда с барменом хором в обморок грохнетесь, если я шубу сейчас сниму».
– Нет, – отвечает, – спасибо. Что-то я еще не совсем согрелась, смотрите, какие пальцы холодные. – И сует ему свои ладони в руки, доверчиво так. Видит – начинает расслабляться доцент, определенно приятно мужику. Девушка такая хорошенькая, просто умиляет своей непосредственностью. А еще в придачу наивно и открыто ему улыбается, глядя прямо в глаза и хлопая ресницами.
– А давайте, – предлагает она, – по глинтвейну еще выпьем, чтобы совсем согреться. Один глинтвейнчик исключительно на пользу пойдет. В Австрии, например, и Германии всегда зимой глинтвейн пьют, чтобы не простыть. Друзья рассказывали. Пьете глинтвейн? А то у меня, по-моему, насморк начинается, а перед дипломом никак простывать нельзя. Как думаете? – и доверчиво так ему опять в глаза смотрит, словно дочь любимому папочке.
Видит, включается потихоньку в голове у доцента то, что надо, входит он в роль, окончательно расслабляется. Хорошо ему холодным зимним утром тут в теплом кафе с симпатичной девушкой ворковать, берет природа свое, родимая. Никуда тут не денешься, хоть и пытается еще доцент сам себе сопротивляться.
– Ну что вы?! – отвечает он. – Как можно?! Глинтвейн я бы, конечно, выпил, но нам же еще работать.
– А мы попросим бармена некрепкий сделать. Уж больно хочется немножко глинтвейна! Ну чуть-чуть, ладно? – гнет она потихоньку свое и так ласково-просительно ему в глаза заглядывает.
Ну и что, не сломается нормальный мужик от подобных штучек? Конечно, сломается!
– Ладно, – соглашается доцент, – договорились: и правда ведь, холодно на улице.
И вот сидят они дальше. Хорошо, тепло, уютно, отогрелись совсем. Считай, воркуют уже, душевненько так глинтвейнчик попивают, никуда не торопятся. Она даже сама не ожидала, что так хорошо все получится. Смотрит ему в глаза – определенно созревает ее новый куратор к работе над дипломом. Пора, думает, идти, пока глинтвейн не выветрился, да и действительно жарко уже в шубе становится. Кто горячий глинтвейн зимой пил, знает, как он сразу парами в голову бьет.