Ровоам не до конца разочаровался в отцовском наследстве. Даже тогда, когда на Иерусалим напали египтяне, ограбив город до нитки, он еще на что-то надеялся. С целью разбудить магию перстней он даже женился на собственной двоюродной сестре – одной из дочерей своего родного дяди Авессалома, надеясь, что ее бабка Мааха, бывшая до замужества верховной жрицей в храме Астар- ты, что-то знала и передала свои знания внучке. Ожидания были небеспочвенны, поскольку внучка тоже была жрицей и даже носила это же жреческое имя Мааха, помимо родового – Фамарь. Кстати, Иеровоам поступил точно так же, женившись на Ане, другой внучке Маахи. Но сестры так ничем и не смогли помочь своим мужьям.
Еще одну попытку раскрыть секреты перстней своего великого деда сделал сын Ровоама Авия. Для этого он даже не побрезговал жениться на родной сестре своей матери Ане. И все из-за бабки Маахи. Однако и его ожидало фиаско. Тогда внук Ровоама Аса окончательно разочаровался в наследстве, доставшемся от Соломона, и вернулся к Яхве. Озлобившись на липовое наследство, он даже лишил звания царицы свою мать Ану, а также повелел изрубить вырезанное изображение Астарты, которая ничем не помогла, и сжег его.
Но так как слух об этих перстнях к тому времени разошелся по государствам всего Ближнего Востока, то Аса сумел выжать из них максимальную пользу, вручив их своим послам, направляющимся к Венададу, могучему сирийскому царю. Тот оценил их столь высоко, что в благодарность за подарок согласился не только разорвать союз с Ваасой, царем Израиля и заклятым врагом Асы. Он еще и объявил ему войну, вихрем пронесся по городам бывшего союзника, после чего смертельная опасность для Асы отпала.
Ну а далее следы перстней Соломона теряются. Скорее всего, с ними, убедившись в их бесполезности, поступали как с обычными драгоценностями – дарили, обменивали и прочее.
Кстати, до сих пор неизвестно, сколько их сделал мудрый государь. К тому же речь в документе шла главным образом об опасностях, которые подстерегают человека, пользующегося этими вещами. Да и описание самого изготовления явно приблизительное, а некоторые названия, например, той травы, которую надлежит положить в гнездо перстня, перевести мне так и не удалось. По-древнееврейски она звучит как ишшалимах, а что это значит – увы, неведомо. Есть у меня сомнения и насчет прочего из числа того, что находится под камнем. Я не знаю, лежит ли там кусочек шкуры зверя искалибэ, а также частичка пера птицы солилико или нечто иное. Спросить же об этом Вирсавию или Нааму, как вы понимаете, я не в состоянии.
Неизвестны мне и требования к месту, где надлежит проводить ритуал. Впрочем, мне кажется, это не столь уж важно – скорее всего, сойдет любое. Зато одно знаю доподлинно – знаки, которые изображены на ободке вашего перстня, соответствуют описанию почти точно, за исключением двух, что справа. Тут два варианта. Либо мастер вырезал их неправильно, либо ошибся переписчик подлинника, изобразив не совсем то, что находилось в оригинале. Возможен и третий – оная драгоценность не имеет к Соломону никакого отношения, хотя это как раз навряд ли. В документе говорится и то, что перстень этот нельзя отнять у владельца, точнее отнять-то можно, но ты навлечешь на себя и весь свой род неисчислимые бедствия. Нельзя его и купить. В этом случае новый владелец рискует его утратить в ближайшие дни. Только подарок.
– А что дает этот перстень? – полюбопытствовал я.
– В документе об этом говорится весьма туманно: «Оно не принесет тебе большого благополучия, но ты сможешь соприкоснуться с чудесным. Малая сила дарует благоволение в делах и послушание окружающих, а великой доступно все, и даже само время тает пред ним, как свеча от огня, и становится подвластно владельцу. Но не каждому дано открыть его силу, как малую, так и великую, равно как и воспользоваться ею, а лишь тому, в чьем сердце – «гиллемоа». Что значит последнее слово, понятия не имею.
Мы вновь переглянулись.
– И вы уверены, что…- начал было я, но Соломон Алексеевич безапелляционно заявил:
– Я ни в чем не уверен, молодой человек. Ученый на первоначальном этапе без многочисленных проверок имеет право только на предположение. Без догадок, гипотез и версий пути вперед не существует, поэтому я могу взять на себя смелость лишь выстроить возможную концепцию, а затем приступить к проверке ее истинности с помощью гм… гм… всех доступных ему приборов. Более того, если, как уверяют, при совершении необходимых ритуалов обязательна вера во все, что осуществляет экспериментатор, то, скорее всего, у меня ничего не выйдет. Древность перстня – это одно, а его магические свойства,- он насмешливо фыркнул,- это, голубчик, совершенно иное, и сам я, простите, не Нострадамус и не граф Калиостро, а простой ученый. Кстати, прошу заметить, именно советский ученый, то есть воспитанный на научных фактах, где нет места ни мистике, ни колдовству, ни прочим бредням античного мира. Хотя, безусловно, случай весьма любопытный.- Он внимательно оглядел нас, слегка задержав свой взгляд на мне, и строго заметил: – Тем не менее бредни бреднями, а я бы посоветовал вам, молодой человек, не увлекаться подобными вещами всерьез и уж тем более не проводить рискованных экспериментов.
– Вы же не верите ни в магию, ни в колдовство,- усмехнулся Валерка.
– Не верю,- кивнул Соломон Алексеевич.- Но в данном случае речь вовсе не о них. Я охотно допускаю, что многое из кажущегося нам ныне загадочным и впрямь существует, только ничего сверхъестественного в этом нет – просто не изучен механизм действия. А лезть в это неизученное, будучи неподготовленным, все равно что, не разбираясь в электричестве, пытаться починить сломавшийся утюг. В лучшем случае вы его просто не почините, а в худшем он у вас так коротнет, что гладить одежду станет некому.
– Как я понял, вы тонко намекаете, чтобы мы без вашего участия ничего не намечали,- улыбнулся Валерка.
– Не намекаю, а говорю об этом открыто, тем более что нужный инструмент для ремонта – отвертки, изолента и так далее, сиречь заклинания, рисунок внутри пентаграммы и прочие необходимые условия для обряда вам абсолютно неизвестны, а я могу открыть их только в обмен на собственное участие.
– Но для этого, очевидно, подойдет далеко не каждый день, а мой друг торопится,- уклончиво заметил Валерка, покосившись в мою сторону.
Я вздохнул, мысленно извинился перед Машенькой и твердо заявил:
– Если надо ждать не больше пяти дней, то можно согласиться.
– Даже меньше, – заулыбался обрадованный Соломон Алексеевич,- Нынче у нас… ага… да, всего четыре. Обряд совершается в ночь накануне… ну да, второго сентября, так что подождать надо всего-навсего четверо суток, – повторил он.
Надо сказать, что царский тезка приготовился на славу, то есть, когда мы к нему пришли, квартиру, точнее гостиную, было не узнать. И как только он ухитрился перетащить из нее громоздкую стенку и прочую мебель. Профессор на всякий случай даже снял с потолка люстру, оставив только тяжелые синие шторы на окне. Пол он расчертил цветными мелками. Синие линии причудливо набегали на красные, те – на зеленые, и в этих треугольниках и квадратах навряд ли можно было бы понять хоть что-то.