Будущее страны, а не только боевых искусств, зависит от того, удастся ли разорить бюрократические гнезда, облепившие нас со всех сторон.
В коммунистическом «наробразе», как бы его сегодня не ругали, родитель отводил своего ребенка в школу и не сильно беспокоился за его судьбу. Потому что он приводил свое чадо в государственное учреждение, отдавал его в руки государства и знал, что существует система, дающая гарантии против различных нарушений, не только со стороны администрации, со стороны учителя, но и со стороны товарищей, соучеников. Нарушений случалось немало, но в тоже время было к кому обратиться за помощью. Сегодня вместо беспокойства возник страх, который трудно перенести и нет возможности устранить его источник.
Страх родителя разрастается до ужасающих размеров. Не сотрудничая с системой образования, не будучи допущенным к ней, родитель покоряется школьным учителем и раболепно преклоняется перед ним. Потому что учитель обладает безграничной властью над ребенком. Он может разрешить получать образование в данном месте, а может не разрешить; может дать возможность заниматься, скажем, на уроках английского языка, а может отказать в этом праве; может представить вашего ребенка талантом, а может — дебилом, который не в состоянии осваивать элементарную программу и поэтому должен либо смириться со своей «недоделанностью», либо искать себе другую школу, где все повторится. Учитель может превратить ребенка в неврастеника и показывать на него пальцем, говоря всем; «Смотрите — родители не занимаются его воспитанием!».
Страх родителей за своих детей сковывает любые позитивные инициативы со стороны общественности в отстаивании прав ребенка на получение бесплатного, качественного образования, гарантированного государством. Практически все родители в таких обстоятельствах вынуждены были платить (в среднем по Москве на середину «нулевых» годов XXI века) — от 500 до 1500 рублей в месяц только за то, чтобы ребенка не терроризировали и не унижали. А если ребенку требовались какие-то особые развивающие программы, то все это — коммерция, и стоит уже несколько тысяч рублей в месяц.
Годами отработанная система шантажа родителей через детей раньше сдерживалась государством. Теперь государство отвернулось от граждан, и мы имеем школу, «развивающуюся» в сторону тюрьмы. Потому что если образование и воспитание исчезают из школы, остается одно — неволя. Это означает только одно: школа превращается в место длительного заключения. Чтобы дети не дай Бог, чего-нибудь не натворили. Они все равно натворят, но под присмотром ожидающих этих «творений» надзирателей, которые непременно всё свалят на родителей.
Систему единого госэкзамена, где тесты заменяют необходимость отвечать по билету экзаменационной комиссии, многие ругают. И я поначалу тоже считал, что это исключительно дурная инициатива. Но как оказывается это вынужденная мера. Как тест системы, зашедшей в тупик. Если честно ее проводить в жизнь, способная разбить негласный альянс между обиженным учителем и запуганным родителем, обманывающий собственных детей и государство. Потому что как только этот альянс возникает — «ну поставьте моему ребенку какую-нибудь оценку, чтобы стыдно не было» — образование прекращается. ЕЭГ как тест дал свой результат в 2008 году. При всех подтасовках и радениях о судьбах учеников посредством мелкой, но повсеместной коррупции, выяснилось: как минимум четверть выпускников школ не владеют элементарной математикой и грамотой.
Школьное образование в нашей стране закончилось, но этого почему-то никто не заметил. Даже после состоявшегося теста. Умерщвление образования там, где от него еще хоть что-то осталось, продолжилось. Поддерживает этот процесс страх, воспитанный годами: зависимости от начальника, болезненного беспокойства за своего ребенка… Родитель пасует перед учителем, а родительская общественность — перед директором школы и всей изощренной системой школьной бюрократии.
Единственный путь разрушить эту порочную «вертикаль» страха, дошедшую до самой вершины образовательных институтов, — создание родительской «горизонтали», родительской ассоциации, которая в принципе может предложить более высокий уровень проверки образования, в ' сравнении с педагогической средой. Да, каждый учитель — специалист в своей области, но все остальное общество тоже неплохо образовано и может проверить, насколько, например, в области литературы или математики в данной школе присутствует, а не имитируется образование.
Инициатива, в которой мне пришлось принять участие, имела название «Собрание родителей». Этот проект имел целью вернуть в школу образование, но прежде и одновременно — родителей, беспардонно выставленных за дверь. Именно поэтому школьная система обрушилась на инициаторов проекта с репрессиями — лишь бы не допустить вовлечения в него большого числа граждан, сдавших детей в школы на милость бытующей там системы, списанной с мест лишения свободы. Я и представить не мог, насколько мощным инструментом обладает школьная бюрократия, насколько разветвлена ее почти мафизоная структура отношений.
Московский Департамент образования использовал моего сына, чтобы шантажировать меня: лишь бы отбить у меня охоту к исследованию ситуации в столичных школах.
И только это, только борьба за права собственного сына, открыло мне глаза. До этого, не подозревая, что творится в школе с моими детьми, я верил учителям на слово, как и все. И только атака системы против меня и моей семьи позволила заглянуть в бездну: я понял, что по своей невнимательности упустил самое главное — судьбу моих детей. Ее за меня определили лица, которым нельзя доверить не только детей, но даже метлу дворника. Потому что наверняка сломают. Мой горький опыт — урок для других.
Сражаясь со школьной мафией, я обнаружил, что почти никто не знает того, что открылось мне: что делают с нашими детьми за закрытыми дверями школ. Самое большее, на что можно рассчитывать, — знание родителями, что качество образования в школе чрезвычайно низко. Увы, это знание чаще всего приходит, когда исправить уже ничего нельзя, когда формально образование завершается, но в действительности никакого образования не было.
Мне удалось выяснить: в системе образования нарушаются все основополагающие права родителей и их детей. Дело дошло до того, что мне приходилось в Рособрнадзоре объяснять, что чиновники обязаны добиваться соблюдения закона в своем собственном ведомстве. Они же всячески отпирались, направляя меня в суд и прокуратуру, где, мол, только и могут рассматривать вопросы нарушения законности.
Что должно быть в голове у директора школы, чтобы вместо ответов на мои вопросы по поводу образования, организовать сбор досье на моего сына и судилище против него? Если, будучи депутатом парламента, я не мог толком защитить своего сына, то подозреваю, что десятки и сотни тысяч родителей — тем более. Протеста нет, потому что ребенку никто не поверит, а учитель представляется обществу как несчастный подвижник, который за крохотную зарплату сеет «разумное, доброе, вечное». Это ложь.
Теракт в Беслане в 2004 году дал повод московской бюрократии для огромных затрат из местных бюджетов на имитацию мер безопасности в образовательных учреждениях. В частности, в Москве на родительские деньги была создана целая армия охранников, вставших у дверей школ. Московскими властями были обнародованы планы превращения московских школ в подобие мест заключения, обнесенных заборами, оборудованными средствами слежения и вооруженной охраной. Эти планы не только не имели никакого отношения к противодействию терроризму, но были и противозаконными.