Стратегический подход к государственному строительству в России, безусловно, не может обойтись без восстановления правопродолжения от предшествующих государственных форм. Это своего рода самообязывание традицией, дающее значительные перспективы в различных сферах жизни русского общества.
Суверенность России, как считается, выражена самой Конституцией. Но в Конституции лишь преамбула содержит некоторые элементы правопреемства. О принципе континуитета сказано в законе «О государственной политике в отношении зарубежных соотечественников», но этот закон так и остался декларацией, принципы которой не распространились в других законах и нормативных актах.
Суверенитет России был лишь однажды продекларирован, когда Российская Федерация еще была в составе СССР и данная декларация была скорее формой мятежа против центрального правительства — то есть, тем самым историческим разрывом правовой традиции, который мы хотели бы устранить. Таким образом, правового выражения суверенного статуса России до сих пор не существует.
Есть суверенитет факта (весьма условный, ибо суверенитет у нас считается делимым и делегируемым), есть суверенитет признания иными государствами (формальный и мало что значащий), но нет правового акта, который бы утвердил суверенитет. Иными словами, не продекларировано и не обосновано право нынешнего правительство владеть данной территорией и размещенными на ней материальными ценностями, править данным народом и рассматривать государственную традицию исторической России как свою. Тем более, это право не подкреплено правовыми нормами, защищающими суверенитет, если он будет поставлен под вопрос — установлениями норм режима чрезвычайного положения. Впрочем, это отдельная тема.
Таким образом, мы подходим к тому, что суверенитет без континуитета невозможен. Люди, для которых история России начинается с 1991 года, не должны быть у власти, потому что они не способны обеспечить суверенитет нашей страны. Это наносит нам непоправимый ущерб, который далеко не всегда можно измерить в денежных единицах. Но и в деньгах этот ущерб колоссален. Неоформленность преемства России от СССР и Российской Империи убивает результаты труда многих поколений. Бесхозная собственность растаскивается по странам и континентам.
Правовая система, создающаяся фальсифицированным народным представительством, торопливо засыпает правовые пропасти соломой никому не нужных законодательных актов. Дума за одно заседание рассматривает до полусотни законопроектов. Десятки лет этой бессмысленной «работы» все сильнее отдаляют нас от возможности решения ключевых проблем нашей государственности правовым путем.
Выдающийся правовед первой трети XX века Карл Шмит выделил и обосновал главный принцип суверенной государственности: суверенен тот, кто объявляет чрезвычайное положение. Иными словами, суверен способен стать над законом. Что соответствует русскому самосознанию: справедливость выше закона. Следовательно, в чрезвычайной ситуации суверен (высшая власть) должен стать над законом во имя справедливость и отбросить весь этот законодательный мусор ради решения принципиальных вопросов, среди которых правопродолжение — один из первейших.
Чтобы правовая система была отодвинута в сторону, а потом тщательно разобрана, очищена от плевел и кодифицирована, должен быть введен режим диктатуры. При этом надо вспомнить, что диктатура — это не беззаконие, а жесткий закон, не бесправие, а чрезвычайные меры ради сохранения права как такового. Национальная диктатура должна уничтожить нагромождения бессмыслицы, которой либералы пытались прикрыть свое беспрецедентное воровство, лишившее Россию крайне необходимых средств на переход к новым экономическим укладам, без которых она обречена на тотальное отставание от остального мира.
О национальной диктатуре писал крупнейший русский философ XX века Иван Ильин. Как правовед он обосновал необходимость и неизбежность национальной диктатуры для возрождения России и становления в ней национальной формы власти и национального права, исходящего из исторической традиции. Национальная диктатура необходима России и мы должны стремиться к ней как к последней надежде спасти нацию от небытия.
В целом мероприятие национальной диктатуры как кризисной формы управления прямо прокладывают путь к традиционной для России самодержавной монархии, которая смягчает чрезвычайные меры, заменяет власть Силы и Порядка властью Правды и Традиции. Испанский опыт восстановления монархии дает нам урок: не может монархия стать привычной, если восстанавливается без диктатуры и после диктатуры. Диктатура и монархия должны некоторое время сосуществовать. Монархия органично вытекает из диктатуры. Диктатура придает современной форме монархии соответствие времени и устраняет опасность непродуктивного копирования властных отношений прежних эпох. Верховенство личной воли, которая и устанавливает общий закон. Соответственно, при традиционной форме управления, личность правителя скрыта за нормой закона, но в кризисный момент она выдвигается на первый план. И тогда отбрасывается ложный принцип «Государство — это закон» и восстанавливается исходное: «Государство — это суверенная диктатура». Разумеется, это не произвол, а явленная в личности традиция. Государь, как и Спаситель, приходит не для того, чтобы разрушить Закон, а чтобы его исполнить. Общие правила и нормы могут действовать лишь при определенном минимуме стабильности государства. Подрыв этого минимума и есть условие необходимого вмешательства законодателя, который не совершенствует нормы, переставшие работать, а учреждает новые.
При всей кажущейся экстравагантности идеи реставрации монархии в России, в основных чертах она есть народная мечта о справедливом правлении, которого не построишь при либеральном правовом буквоедстве. Отеческое отношение к гражданам — принцип традиции, который не умещается в либеральное законодательство. Национальный диктатор и Царь-батюшка в большой семье-народе есть не только явление силы, но и явление авторитета. Он не только принуждает, но и увещевает и учит. Усилия власти в основном концентрируются на чиновнике, а не на по-мыкании населением.
Общий кризис республиканских институтов очевиден не только в силу негодности чиновников, но и в силу республиканской концепции власти. Деградация власти вполне может поставить вопрос о восстановлении монархии сначала как определенного рода «громоотвода» или ширмы, а потом — как действующего властного института. В XIX веке так была восстановлена власть императора в Японии, а в XX веке — в Испании. Сегодня монархия — реальность многих европейских государств, не говоря уже о неевропейских. Конечно, это не абсолютная монархия давних эпох, но вполне органичный элемент общества и государственного управления.
Усталость от безобразий российского парламентаризма и произвола властей склоняет к монархическим взглядам многих политиков, ранее не проявлявших соответствующего интереса. Важно лишь, чтобы эти взгляды становились основательными и перерастали в убеждения.
Древние римляне говорили, что республика возможна, когда народ преисполнен мужества. Если мужество ослабло, то взамен республике приходит Империя. Имперское государство стремится найти для каждого человека ту социальную позицию, в которой он проявляет максимум мужества. И тогда Империя становится выше республики. Ее организованное мужество превышает мужество республиканцев, суммируемое без системы и взаимного усиления.