Для ситуации, требующей экстренных мер, ни в системе управления, ни в правовом поле не подготовлено почти ничего. Не готовы даже нормы, регулирующие чрезвычайную ситуацию. То же и в кадровом составе высших органов власти. Здесь нет и тени понимания, как действовать в чрезвычайно ситуации, как осуществлять профилактику мятежа, его подавление и реабилитацию системы власти после мятежа. Необходимы такие кадры, которым не надо объяснять, что делать в оперативно меняющейся обстановке. Их недостаток очевидно проявился в августе 2008 года во время «пятидневной войны» с Грузией, когда весь дипкорпус только ожидал сигналов из Центра, ничего не предпринимая в условиях стремительно развернувшейся информационной войны. Единственным организатором ответных информационных действий в тот момент оказался Дмитрий Рогозин, постпред России в НАТО.
Существенное препятствие к тому, чтобы уничтожить опору терроризма в российском обществе, представляют как раз российские законы, выстроенные по либеральным рецептам. Либералы-правоведы доминируют в формулировании задач законодательной деятельности, поэтому российский парламент занимается преимущественно мусорными проектами, лишь имитирующими плодотворную работу. Поэтому запрещается противодействовать абортам, пьянству, наркомании, порнографии, депопуляции и т. д. Даже обстановка чрезвычайного положения после Беслана не привела к принятию новой правовой позиции и к пересмотру ценностных ориентиров. Антитеррористическое законодательство так и не было создано.
Эффективные меры против терроризма и мятежа возможны только в результате нового кадрового призыва, которого российское общество заждалось — призыва на службу России русских традиционалистов, православных русских людей, понимающих толк в уроках истории и не боящихся радикальных мер, пусть даже и вызывающих волну ненависти со стороны Запада и доморощенных либералов. Кадрам террора должны противостоять кадры антитеррора. Пока о наличии соответствующего кадрового потенциала, выстраивающего всю деятельность государственной власти, говорить не приходится.
Нужно понять, что в России нет никакого международного терроризма. Транснациональный характер имеют антироссийские силы, сформировавшие альянс с бандитами и убийцами ради разрушения нашей страны, любого государства, хоть в какой-то мере наследующего национальную традицию. В России есть главным образом чеченский терроризм, опирающийся на состоявшийся и так и не пресеченный в Чеченской Республике мятеж.
Представление о том, что терроризм хоть в какой-то мере может быть связан с такими факторами, как безработица на Северном Кавказе, является опрометчивым. Терроризм происходит не от материальных трудностей, а от идей, которые в условиях тупиковой экономической политики государства распространяются в социально ослабленных слоях населения. Прямой связи между материальными затруднениями и участием в терактах не существует. Иначе террористами в России были бы сплошь русские люди.
Разговоры о том, что у бандитизма и терроризма нет национальности, вызывают повсеместные насмешки. В России всем и каждому известно, что лицо терроризма на нашей территории почти исключительно кавказское. Соответственно, меры против этнобандитизма (ставящего под контроль российский бизнес и создающего источники финансирования террористов, мятежников и изменников) и этнотерроризма требуют повсеместных действий именно против кавказцев — прежде всего той их части, что не занята на госслужбе, ведет почти всегда нечистоплотный бизнес, работает в сфере, где вращаются большие объемы наличных денег (банковская сфера, торговля, обмен валюты и пр.). Лояльное отношение может быть сохранено только в отношении сильно ассимилированных, обрусевших кавказцев, давно живущих в центральной России, а также тех, кто занят физическим трудом — пашет землю и работает у станка. Не следует забывать, что в условиях войны (а мы живем именно в таких условиях, когда война ведется, но не всегда знакомыми нам средствами), все, кто находится под подозрением в пособничестве мятежникам и террористам, должны быть интернированы. Это было во всех больших "войнах XX века, это в значительной мере должно касаться чеченской диаспоры — все она должна пройти экзамен на лояльность российской государственности.
На войне не проводят выборов. Не только губернаторов или президентов, но и вообще каких бы то ни было выборов. На войне должны выдвигаться новые кадры — более дееспособные, чем те, что пропустили начало агрессии против нашей страны.
На войне действуют только нормы чрезвычайного законодательства, а вовсе не «права человека» и не конституционные свободы, которые и в обычной-то жизни никогда не работали. На войне не бывает независимых средств массовой информации. Массовая информация вообще не может быть частным делом — ведь она формирует самосознание нации и может либо создавать, либо разрушать мобилизацию нации на борьбу с врагом.
На войне нужно разговаривать с народом откровенно — только тогда можно рассчитывать на поддержку действий власти. Имитация благополучия нацией распознается как ложь, и власть оказывается для нации чужой и лживой. Честный разговор могут вести только верно подготовленные профессионалы. Задача власти отыскать таковых и расставить на нужные места — провести кадровую революцию.
На войне действует идеология победы, а все остальное считается происками врага. Нам больше некуда отступать. XXI век дает нам множество поводов для того, чтобы считать, что именно этот век станет последним в истории России и русского народа, а также всей европейской культуры, которая не будет нужна новым народам и государствам, готовым прийти нам на смену.
Война будет победной для настолько в том случае, если нации будет ясен образ «своего» и образ «чужого». Если власть повременит определять Россию как русскую православную страну, мы заведомо погибнем.
Только русская мобилизация и православная духовная традиция составляют дееспособную конкуренцию нигилистическим силам, плодящим терроризм и подрывающим государства по всему миру.
В первые месяцы работы Государственной Думы IV созыва на обсуждение был внесен проект федерального закона «О государственной гражданской службе Российской Федерации». При всей важности регулирования вопросов госслужбы, проект не был обсужден, а процедура его принятия вылилась в фарс.
Между тем, была очевидна недостаточность обоснования мотивов принятия такого закона. Цель никем не формулировалась. В преамбуле проекта была лишь ссылка на другой закон — «О системе государственной службы». Было бы желательно, чтобы эта ссылка приобрела более конкретное, развернутое содержание. Но целью бюрократии было скрыть истинные цели законопроекта, который вводил невиданные привилегии для чиновников. Прикрытием бессовестной манипуляции законодательством, как всегда, служили бессодержательные ссылки на Конституцию РФ.
Бюрократия, продавливая через парламент свой привилегированный статус и невиданные «социальные гарантии», действовала грубо, косолапо. Важнейший закон был изложен на совершенно неудовлетворительном языке — сером, бесцветном, невзрачном. Так можно писать в лучшем случае технические инструкции, но принятая лексика совершенно недопустима в законодательстве, которое предназначено для использования и исполнения гражданами.