– Но воеводы в Ливонии этого знать не могут, – возразил я.
– Тоже верно, – одобрил Татев, и они вдвоем принялись гадать, от чьего имени отправить грамотку и каким путем отправить гонца, чтобы Девлет непременно поверил – и впрямь ратник скачет с севера.
Придя к выводу, что лучше всего писать от имени самого Арцимагнуса Христиановича [53] , ибо он там главнокомандующий, они решили заставить писать текст меня. А кого еще? Я же фрязин. С трудом удалось отбиться, доказав, что с русского языка толмачи у Девлета отыщутся, а вот с датского – навряд ли. Да и не мог датский принц, командуя русскими войсками, писать русскому же царю на своем языке. Явное неуважение к государю! Поправку приняли, но сочинять текст все равно заставили меня, и настоял на этом уже Татев, заявив, что я, как иноземец, отпишу «гораздо инако» и тогда оному поверят. Вообще-то мудро – иной стиль, как ни крути, сам по себе есть лишнее доказательство.
Заминка случилась только один раз, когда нам всем стало ясно, что ожидает самого гонца.
– За святую Русь муки приять – на том свете в райские кущи попасть, – несколько смущенно буркнул Татев и… покосился на меня.
Взгляд мне не понравился. Я понимаю, рай и все такое – оплата высокая, однако захотелось пожить еще немного. И потом – а как же Маша?! Выручил Воротынский.
– Константин Юрьич больно умен, – заявил он, тоже поняв, что означает взгляд Петра Ивановича. – Его засылать все одно что телушку на козу менять. Неча. Я иного молодца сыщу…
Кстати, я потом смотрел карту, видел, где мы стояли, где находились остальные полки, откуда вынырнули вначале передовые разъезды, а потом и основные полки Девлет-Гирея, и пришел к выводу, что Михайла Иванович был одновременно и прав, и не прав. Тупо, лоб в лоб, учитывая количество врагов, нам крымчаков было и впрямь не одолеть – не та численность. Опять же лучшая защита – нападение. В этом Воротынский был прав на сто процентов.
Неправ же в другом. Один засадный полк ничего бы не решил. Ближайший лес был и впрямь далековато. Но вот если поставить в разных концах две засады и одну из них, числом поменьше, бросить в атаку чуть раньше, то тут… Да, ребят вырезали бы подчистую, но зато они стянули бы на себя все татарские силы, и тогда, выждав нужное время, в атаку пошла бы настоящая лавина – мощная, яростная, сметающая все на своем пути. И Девлет бы не устоял. Тем более что он стратегом не был и не тянул даже на уровень Мамая или Тохтамыша, не говоря уж о Батые, Чингисхане или этом, как его, «барсе с отрубленной лапой» [54] .
Не думайте, что я хвалюсь. Каждый второй на моем месте придумал бы то же самое. Местность, на которой мы стояли, иного просто не позволяла, и особого выбора не имелось.
А наш разговор с князем накануне боя возымел лично для меня весьма важное значение – благодаря ему я выжил. Не знаю, вспомнил ли он обо мне, если бы не та беседа в шатре, а если бы даже и вспомнил, то навряд ли предпринял какие-нибудь дополнительные меры предосторожности, а тут…
Начну с того, что место, которое он мне определил, как я потом понял, было относительно спокойное. Полностью безопасных мест в таких сечах конечно же не бывает, но располагалось оно не на самом острие удара, который Воротынский, невзирая на приказ Бельского, все-таки наметил для своего полка. Нет, он не собирался впрямую нарушать распоряжение главнокомандующего. Будучи военной косточкой, князь прекрасно понимал, что если каждый начнет орудовать сам по себе, как бог на душу положит, то тут и впрямь недалеко до беды. Но есть буква приказа и есть дух приказа, а это разные вещи. Иногда совершенно противоположные. И можно дословно исполнить приказ, но в то же время не выполнить того, что он подразумевает.
Например, сказали тебе выстругать доску. Это буква приказа. Все четко и ясно. Подразумевается, чтобы она была гладкой и без заноз. Это дух. Ты выстругал, но от неумения занозистые места все равно оставил. Или так постарался, что от ее первоначальной толщины осталась только треть и в половицы она уже не годится – провалишься. В результате буква вроде бы соблюдена, а дух – увы.
А можно поступить таким образом сознательно, если ты, разумеется, уверен в собственной правоте. Как Воротынский, решивший не отсиживаться в обороне, а навалиться так, чтобы татары дрогнули и подались назад, и уж тогда приказ Бельского об обороне отпадал сам собой, хотя и подразумевалось – отбился и стой дальше на месте, вперед не ходи, жди новую атаку.
Но это я понял потом, а вначале, поставленный в десяток все того же Пантелеймона, был откровенно предупрежден старым воякой:
– Ты, Константин Юрьич, того… Сказывал наш князь, что ты лихой рубака, но в сече шибко вперед уж не лезь, а то весь десяток наш с тобой поляжет.
Я от неожиданности даже слова не мог сказать. С каких это пор я стал лихим рубакой и почему Михайла Иванович так решил? Опять же при чем тут я и остальной десяток? Какая взаимосвязь? Если в бою гибнет один человек, то это же не означает, что его соседям уготована та же участь. Битва есть битва, а в ней бывает всякое. То, что меня завалят одним из первых, – скорее всего, мастерство у меня не ахти, но почему после моей гибели полягут остальные?
Я изумленно уставился на Пантелеймона, а тот, немного поколебавшись, все-таки выдал предписание Воротынского: «В бою глаз с фрязина не спускать, страховать, и вообще, если с ним что-то случится, спрос с прочих будет по полной программе». Слова, естественно, были другие, но за смысл ручаюсь.
Потому-то в бою у меня особого напряга и не было – страховали меня отменно, с двух сторон, да еще старались чуть оттеснить моего коня своими. Не скажу, что мне вовсе не удалось показать свою «богатырскую удаль» – помахал я сабелькой изрядно, хотя зачастую бестолково, поскольку большая часть моих и без того достаточно скромных навыков оказалась пшиком. И даже не потому, что они были приобретены в ходе учебы, а не настоящей драки, чтоб насмерть – ты или он, а третьего варианта не предвидится.
Это, конечно, тоже имело значение. Учеба, как ни крути, игра, и ты точно знаешь, что в самом худшем случае у тебя от пропущенного удара заболит шея или появится синяк на плече. Настоящий же бой – совсем иная психология. Он – сама жизнь, а она в те времена была суровой и беспощадной к неумехам типа меня. И поменять эту психологию игры – подумаешь, пропустишь один удар – удается не всем. Некоторые… не успевают.
Но тут было и еще одно. Я учился, стоя на своих двоих, в пешем бою, зная, что сейчас надо отпрыгнуть назад и чуть вбок отклонить корпус, а теперь выпад вперед и соответственно толчок левой ногой, а правая встает для устойчивости немного наискось, и корпус опять же вбок.