Затянутая в перчатку рука приблизилась к стеклу и гнусным жестом, будто лаская ягодицу Аннабель, погладила его.
Снова посмотрев в сторону гостиной, она в отчаянии прижала к себе одеяло и бросила незаряженную «беретту». Не выходи из себя!
Он был там, совсем рядом, теперь Аннабель в этом не сомневалась.
Камера продолжала показывать предметы в ванной. Повернувшись на 180 градусов, она уперлась в зеркало. Покрывавший его слой пара был настолько густым, что разглядеть снимавшего было невозможно. Движение влево, и вот уже точно никакой надежды разобрать, кто это был; по запотевшему стеклу заскользил палец в кожаной перчатке. Он уверенно чертил какие-то символы, постепенно обретающие очертания букв. Предложение. Отъезд камеры назад, и Аннабель смогла прочесть:
«Мне очень понравились твои трусики в шкафу, шлюха!»
Потом изображение пропало.
Аннабель застыла. Телевизор все еще работал; по экрану, словно наполняя собой комнату, носились жужжащие снежинки. Отойдя от двери, по-прежнему завернутая в одеяло, Аннабель добралась до шкафа. Потные пальцы оставляли следы на любой поверхности, к которой она прикасалась. Дотронувшись до ящика, в котором было сложено нижнее белье, она резко потянула его к себе.
Ничего. Все ее белье пропало.
Вместо него дно ящика украшала надпись.
«Не надо было трогать вагон. Они благодарят тебя за это…»
Рядом лежало то же самое фото, что было приколото к груди Тэйлор Адамс: подвергающееся унижениям семейство. Изображение самого младшего ребенка было обведено красным кругом. В глубине ящика Аннабель вдруг заметила какой-то предмет. Она еще немного потянула ящик на себя.
На свет появились две пухлые фаланги пальцев руки.
Руки ребенка.
Он быстро добился того, чего хотел.
Впрочем, как и всегда.
Не теряя времени, он выбрался из гостиной этой гадкой квартирки. Маленький подарочек, который он специально для Аннабель таскал в кармане, остался внутри.
Автомобиль стремительно долетел до Уиллоу-стрит, на которой жила детектив. Сначала он собирался проникнуть к ней, пока она спит, но, скользя по коридору здания, он вдруг услышал шум котла. В здании было всего две квартиры — на первом этаже и та, что принадлежала Аннабель, — просто великолепно, никакого риска быть увиденным. Приложив ухо к стене, потом к двери, он услышал звук льющейся воды. Привычным жестом он отпер дверь квартиры отмычкой и быстро огляделся внутри. Так и есть, она принимает душ. Прежний замысел спектакля показался ему скучным, и он неожиданно придумал нечто посильнее. Аннабель не суждено проснуться, обнаружив рядом, на подушке, видеокассету, и увидеть на ней, как она спит, пока он, стоя над ее лицом, делает непристойные жесты, нет, пусть она с этим заснет!
Пришлось очень постараться, чтобы не задержаться в квартире подольше. Не побыть еще в компании молодой женщины. Две фаланги выкатились из мешочка, как крабовые палочки. «А кстати, можно было бы собрать целую коллекцию. Огромная сумка, набитая человеческими пальцами, — это забавно, но особенно приятно погружать руки в ее содержимое». Чувствовать себя почти как Скрудж, ныряющий в свое золото.
Но он сразу же отверг эту мысль — надо было подняться над всем этим. То, что он делал, выходило за границы любой мысли. Петля затягивалась. Человечество должно стать иным.
Грядущие поколения будут поклоняться его образу.
И вот он стоял в проходе, напротив квартиры Аннабель. Квартира нависала над зимним садом, сохраненным для жильцов первого этажа; со своего места — напротив перил — он видел застекленную перегородку гостиной.
Наверное, она уже нашла кассету. И это ее, конечно, «вставило».
Идея спереть все ее белье тоже была отличной. Связь пропажи со словом «шлюха» наверняка ошарашила ее. По правде сказать, он вдоволь посмеялся над этими трусиками. Его-то по-настоящему интересовали совсем другие вещи.
В квартире мелькали тени. Потом в гостиной зажегся свет. Она там. Одетая в спускающийся до бедер свитер. Далековато, чтобы разглядеть, но, если приблизить камеру, можно увидеть, как трясутся ее руки. Вот оно, волшебство техники!
Он видел, как она пересекла комнату с бейсбольной битой в руках. Нашла на столе мобильник, который он просто переложил, и схватила его. Как классно было бы сейчас позвонить ей. Поговорить. Пришлось бы, конечно, изменить голос — на всякий случай.
Не переставая оглядываться по сторонам, она набрала номер.
Стоя посреди январской ночи, он потянулся и хрустнул суставами. Такие моменты ему особенно нравились.
Как все-таки приятно жить!
Надо было дождаться, пока агенты ФБР, узнав о случившемся, прибудут к ней домой. Они забрали с собой кассету, желтый пакет и фаланги пальцев. Федералы задали Аннабель столько вопросов, что в конце концов она послала их куда подальше. И попыталась снова дозвониться Тэйеру — результат, как и прежде, был отрицательным: первый раз она набрала его, как только выскочила из комнаты. В отчаянии она брела по Атлантик-авеню и зашла в холл «Каджо Мэншн». Бролен, полностью одетый, открыл ей дверь, его лицо было помятым — почти как его футболка. Три часа утра.
Увидев Аннабель, он понял: что-то произошло. Пригласил ее сесть и поставил кипятить воду в электрическом чайнике из мини-бара. Она рассказала ему все. Вплоть до подробностей, связанных с рукой в перчатке, гладившей ее тело через стекло душевой кабины. И о детских пальчиках. Теперь весь ее страх обратился в слезы и судорожные рыдания.
Пять часов. Сапфир спал возле кровати, завернутая в одеяла Аннабель — на руках у Бролена. Она заснула, убаюканная спокойным теплом, исходившим от частного детектива. Аннабель сама попросила его об этом: усталость позволила преодолеть условности. Сон на руках у друга, мягкий, утешающий.
Волосы Аннабель пахли мускусом; вдыхая их аромат, Бролен дышал тихо-тихо.
Он сидел с открытыми глазами.
* * *
Брэтт Кахилл вошел в гостиную и, словно тарелку «фрисби», швырнул на стол книгу небольшого формата. Под его глазами синели круги, а подбородок украшала двухдневная щетина.
— Наш засранец читает Шекспира, — воскликнул он.
В квартире Аннабель, превращенной в штаб, собралась небольшая компания людей, не желавших сдавать полномочия ФБР: сама хозяйка, Бролен и Джек Тэйер. Последний, услышав слова Кахилла, схватился за голову.
— И это я-то, который обожает театр! Даже не подумал, ничего не вспомнил. Я — язычник на Святой земле.
Бролен взял книгу: Уильям Шекспир, «Буря».
— Посмотрите список действующих лиц, — посоветовал Кахилл.
Бролен так и сделал. Посреди страницы он отыскал то, о чем говорил Брэтт Кахилл: «КАЛИБАН: раб, уродливый дикарь».