Кахилл миновал холл, расстегнув шерстяное пальто, под которым обнаружился безукоризненный костюм. Если у него еще хватало времени забрать из чистки костюмы, значит, ситуация не столь уж безысходная, пошутил он про себя.
Показав удостоверение, он коротко объяснил, что ему нужно; дверь подземного хранилища открылась, и он оказался в комнате с высокими стальными этажерками, заваленными документами. Дело Шапиро лежало в панках под номерами 1–36. Описи еще не было: прошло слишком мало времени.
Брэтт Кахилл принялся рыться в коробке, между кассетами с отвратительным содержанием и отчетом о татуировке. Дневник действительно нашелся, но никакого кожаного футляра и в помине не было. Кахилл сердито выругался.
Вернувшись в машину, он отправился в сторону Флэтбуш-авеню, проехал мимо мрачного, голого массива Проспект-парка и пересек Кенсингтонский квартал, двигаясь к Парквиллю и 19-й авеню. Он остановился в крошечном тупичке, вклинившемся сбоку в коммерческую дорогу.
Выйдя из машины, он убедился, что вокруг никого — тупик был пустынным, — и прошел к черному входу в дом Шапиро. Сломав печати на двери, забрался внутрь. Агент Кил всем своим видом дал понять, что дневник очень важен, посему инспектор не переживал по поводу своего вторжения: главным сейчас был дневник.
Кахилл сразу же поднялся на второй этаж. Вначале он заглянул в комнату, покопавшись в вещах, которые копы не стали забирать. Озадаченно бормоча себе под нос, перебрался в соседнее помещение. Сделав по нему круг, он не обнаружил ничего, что хотя бы отдаленно напоминало записную книжку Лукаса.
Кахилл спустился вниз и принялся прочесывать гостиную, перевернул несколько журналов, заглянул за софу… Воздух здесь был тяжелым: панели на стенах, да еще и дурманящий запах лаванды. Кахилл не мог удержаться от мысли обо всем, что тут происходило, о жестокости в отношениях между Лукасом и его сестрой, непристойных сценах физических и моральных пыток.
И вдруг он его увидел.
Дневник лежал в паре метров от Кахилла.
Возле телефона, ленивого свидетеля наступившей ночи.
Дневник в потертом кожаном футляре. В точности там, где ему и следовало быть.
Нереально! Они его даже не заметили! Кахилл открыл записную книжку и пролистал страницы от начала до конца. Результаты спортивных соревнований, датированные субботой, 19 января, накануне встречи с Бобом. Он перевернул страницу — ничего.
Но она должна здесь быть…
Сверху, возле шва, торчал клочок бумаги — значит, последнюю исписанную страницу вырвали. Кахилл поискал лампу и зажег ту, что стояла рядом со столом. Наклонил дневник, стараясь разглядеть на следующей страничке следы, которые должен был оставить вдавливаемый в бумагу стержень. Безрезультатно.
— Черт! — выругался он.
Кахилл достал мобильник и набрал номер Нейла Кила.
— Дневник у меня, но последней страницы не хватает, именно той, на которой был адрес, — вздохнул он.
— Плохо, везите его сюда.
— Я проверил, не оставила ли ручка следов. Их нет.
— Возвращайтесь как можно скорее, инспектор Кахилл. Я научу вас, как заставить бумагу говорить.
— А…
— Не спорьте и поторопитесь. Боб, нимало не смущаясь, свел с ума женщину и отрезал ребенку фаланги пальцев, предупреждая конов: пора прекратить дело; поэтому представьте только, что он сделает, узнав, что теперь за ним гонится ФБР.
— Хорошо, я еду.
Брэтт Кахилл отключился и влажными пальцами взял кожаный дневник. Кил прав, СМИ уже выдвинули версию о том, что к расследованию подключилось ФБР, и это должно удесятерить бешенство Боба. Действовать надо было быстро — пока он не нанес новый удар. Этот тип способен довести до безумия совершенно здоровую женщину! И, не колеблясь, отрезал фаланги пальцев мальчику. Что он еще может сделать? Какую ужасную выходку теперь надо от него ожидать?
Необходимо как можно скорее его найти.
Гостиничная дежурная позвонила в шесть вечера, как Бролен и просил. Прогоняя остатки сна, он бесконечно долго стоял под душем. Предвидя, что ночь будет бессонной, он устроил себе сиесту, совершенно не зная, что его ждет. Он собирался погрузиться во мрак. Дрожь, выброс адреналина и дальше — шаг в неизвестность.
Он вышел из отеля вместе с Сапфиром, долго гулял по выстуженным улицам квартала — не столько ради собаки, сколько для того, чтобы очистить голову от мыслей. Покрытые инеем высотные здания были похожи на искусственные сталагмиты. Автомобили беззаботно сновали туда и сюда возле освещенных витрин магазинов.
Посреди этого сверкающего хоровода попадались прохожие, под ногами которых скрипел снег. Каждый из них был озабочен собственным существованием, собственным видением мира: в каждом было что-то трагическое, — поскольку все они были совершенно равнодушны к кому-либо, кроме себя. Прочно севшие на мель посреди беспокойного моря собственного бытия, они избегали Бролена, стремясь оказаться в тысяче миль от него и вообще от какого-либо признания того факта, что он существует на самом деле.
Детектив вернулся в номер и легко поужинал; у его ног жадно глотала еду собака.
В половине десятого он достал пачку купюр, разделил ее на несколько частей и распихал в самые разные места: в карманы, в носки… Вогнал магазин в «глок» и вышел из отеля, направляясь к метро.
Немек был пунктуален, он не заставил Бролена слишком долго ждать посреди Литт Нассау-стрит. Старый красный «шевроле» с белой, изъеденной ржавчиной крышей стоял рядом. Немек открыл дверь:
— Готов?
В ответ Бролен протянул ему две сотни.
— О'кей, раз ты этого хочешь, — подытожил Немек, закуривая «косяк».
Они поехали в сторону Манхэттена. Вскоре весь салон пропитался дурманящим запахом травы. Не заостряя внимания на этом очевидном правонарушении, Бролен в течение нескольких минут оценивал собственное зрение: ему показалось, что благодаря наркотику его чувства обострились.
— Ну, куда едем? — поинтересовался он.
На лице Немека появилась таинственная улыбка, в знак молчания он поднес к губам указательный палец.
Они пролетели над Ист-Ривер и направились на север, двигаясь мимо черных, спокойных вод по одну сторону дороги и агрессивного гребня высотных зданий — по другую. Перед ними мерцали мириады пурпурных задних фар, напоминая гигантскую демоническую процессию. Немек свернул с шоссе в районе 102-й улицы, тем временем Бролен разглядывал бежевую громаду Психиатрического манхэттенского центра, спрашивая себя, что могут скрывать его стены.
Повернув на 111-ю улицу, в Испанский Гарлем, Немек наконец заговорил:
— Что бы ни случилось, я веду тебя, а ты идешь и не задаешь мне никаких вопросов, согласен?
— Да.