Это печальный факт, но, видимо, мы находимся в преддверии какого-то сезона рождения новых политиков, которые должны заместить всю эту незыблемую серость. Не может страна быть успешной и интенсивно развиваться, когда у власти находятся столь невнятные люди, столь статичные личности. Дума, народное представительство в целом не может быть дееспособным, пока нет лидеров — достаточно образованных, имеющих представление о стратегии России, стремящихся к результатам, действительному выражению воли народа через его представителей, а не к имитациям. Ни Грызлов, ни Миронов не могли быть лидерами такого типа. Должность не пробудила в них скрытых талантов, как это часто бывает, когда на человека вдруг падает громадная ответственность. Напротив, их глубинная «дурь» полезла наружу — у одного в колченогих обрывочных фразах и утрате нити собственной речи уже на третьем предложении, у второго — в неумной болтливости и глупостях, которые то и дело выскакивали у него изо рта.
Низкая результативность депутатской деятельности определяется, прежде всего, состоянием этой системы — ее корпоративной замкнутости и бессовестности. Чиновник — это функция. У функции нет эмоций, она не может кому-то сочувствовать. К тому же эта функция не направлена на защиту закона. Бюрократ с удовольствием посылает гражданина в суд, где сидит такой же бюрократ, только в мантии. Бюрократ всегда предлагает жаловаться на него, заведомо зная, что чиновничья солидарность делает его неуязвимым. Система исключает серьезное влияние депутата как на ситуацию в целом, так и на частный вопрос. Для многих вполне приличных людей, попавших в Думу по спискам «партии власти», это становилось оправданием бездействия. Мол, систему не сломать. Для неприличных людей из того же списка это облегчало возможность реализовать принцип: где бы не работать, лишь бы не работать.
Система думской бестолковщины должна была сломать и тех депутатов, которые хотели работать. Им были созданы такие условия, чтобы результаты работы были минимальны, а технические проблемы постоянно ставили бы вопрос: «да кому это нужно?»
Депутат, имея минимум технических возможностей, постоянно склоняется к ведению собственной канцелярии — "учету и хранению сотен писем и к непременным ответам на них. Помню, как юным депутатом Моссовета в горячие дни кризисов 1990 года я пытался разгрести шквал писем, которым лужковская группировка пыталась отвлечь депутатов от продуктивной работы. Чтобы не дать работать новоизбранным депутатам, в глазах которых еще светился энтузиазм, Лужков распорядился перенаправить письма граждан из исполнительных структур депутатам. У которых не было ни аппарата помощников, ни оргтехники, ни даже приличных помещений для работы. Быстро стало ясно, что у депутата не хватит сил, чтобы хотя бы часть писем от граждан сопроводить своим контролем и активно способствовать защите прав граждан, превратившись в ходатая по каждому письму. Один из тогдашних лидеров «демократов» в Моссовете, когда я поделился с ним своей заботой, сказал: «А вы просто не отвечайте». Я сильно тогда удивился: избирались, обещая заботиться о народе, а теперь «не отвечайте»! Но многие так и поступили: просто прекратили работать.
За четыре года в Думе мне пришлось написать тысячи писем. Я предпочитал вцепиться в какую-то проблему и использовать все способы ее решения — через запросы, личные встречи, сбор материалов, подготовку законодательных инициатив, публицистику… Но можно точно сказать, что в целом эффективность этой работы крайне низка. Потому что депутату, действующему в одиночку, невозможно систематически проламывать бюрократическую систему. Удается лишь изредка проскользнуть в щелку, в прореху в бюрократической системе. Да и в целом думское начальство предпочитает, чтобы депутаты как можно меньше занимались делами избирателей. Ему нужны истуканы, а не народные представители.
Не только потерявшие стыд чиновники способствуют бюрократической системе. Им под стать определенный тип граждан. Мне не раз приходилось встречаться с эгоизмом особенно пронырливых лиц — с просителями по частным делам, которые почему-то считали себя не только вправе занять депутата своими проблемами, но также предполагали, что депутат для них должен быть вроде мальчика на побегушках. То есть, приходить на помощь по любому зову и немедленно, бросив все прочие дела. Понятно, что жизненные проблемы побуждают предъявлять претензии к власти. Понятно, что обращение к депутату — один из способов решить эти проблемы. Но непонятно, почему часть граждан предполагает, что их проблемы должны решаться в первую очередь, а все прочие — должны быть отложены?
С советских времен сложилась практика, когда депутат не просто вникал в конкретные проблемы избирателя, но имел возможность эти проблемы разрешать. Отчасти эта практика была восстановлена — в ряде регионов бюджеты предполагали определенные суммы, которые депутаты могли тратить по своему усмотрению на самые насущные нужды избирателей. Неформально крупные суммы выделялись и депутатам «Единой России», чтобы они также могли ублажить избирателя и оставить о себе добрую память. Для депутатов оппозиции ничего подобного не предполагалось. В парламенте депутат «Родины» располагал только тем, что ему было положено по закону — весьма аскетичному, а местами просто дурацкому. Да и этот закон думская бюрократия усекала, как могла.
Конкретная проблема могла решаться только одним путем — обращением в органы власти, которые могут и должны ее решить. Увы, метод этот крайне неэффективен. Бюрократия имеет стойкое противоядие к любому депутатскому обращению. Она умеет запутывать, затягивать, извращать переписку. В особенности это касается правоохранительных органов, которые не утруждаются информированием депутата по его запросу в полном объеме, а лишь сообщают ему об итогах рассмотрения обращения. Депутатский запрос превращен в письмо от обычного гражданина и никаких дополнительных обязательств на чиновника не налагает. Зато, как оказалось, каждый запрос депутата может стать поводом для атаки на народного представителя — судебного иска или даже обвинения в заведомо ложном доносе.
По одному из ответов на запрос в ФСБ я обнаружил, что текст запроса изучается на предмет наличия признаков «заведомо ложного доноса». Потом передо мной в косвенной форме извинились, но я понял, что такие исследования постоянно сопровождают подготовку ответов на запросы депутатов от оппозиции. Что касается судебного иска, то я, вероятно, был одним из первых, кому пришлось отвечать за изложение своей позиции сначала в служебном письме (депутатском запросе), а потом на личном сайте, где это письмо было опубликовано. Статус депутата не помешал суду исполнить поручение начальства и защитить честь и достоинство чиновника, которых тот, с моей точки зрения, был лишен по своему выбору — своими словами и поступками. Собственно, и вся система, созданная Путиным, лишена чести и достоинства. Мне же в судебном порядке (то есть, «по беспределу», вопреки прямым нормам закона) доказали, что я нарушил закон. Но об этом эпизоде стоит подробнее в другом сочинении.
И вот в этой обстановке приходится сталкиваться с типом избирателя, который свое время тратит на то, чтобы депутат был ходатаем лишь по его делу. Он требует непременно личного приема, отказывается говорить с помощниками, жалуется руководству Думы на отказ иметь с ними дело. Часть персон подобной категории наотрез отказывается готовить тревожащие их вопросы в письменном виде. Им непременно надо час-другой занять депутата разговором. Большую часть таких болтунов удается отсечь, но некоторые находят лазейку, чтобы явочным порядком пролезть в кабинет (из вежливости ведь не выкинешь человека за дверь). Иные угадывают, как задеть депутата за живое, заставить его умилиться или возмутиться. И только во время встречи обнаруживается, что вас элементарно надули, а человек занимает время, обманным путем решая свои частные (иногда просто психологические) проблемы, или пытается полностью переключить депутата на собственную программу деятельности.