Но открыться ему, конечно же, нельзя, ведь он вряд ли разделяет ее чувства.

– Как я понимаю, в следующем сезоне вам с сестрой предстоит дебютный выход в свет? – Голос Колина стал прохладно-учтивым, как у обычного визитера.

Но нравится ли ему Грейс? Имеет ли он к ней хоть какое-то влечение?

Когда Колин покидал их дом несколько дней спустя, у нее так и не нашлось ответов на эти вопросы.

А вскоре Грейс вновь взялась за перо и опять написала ему письмо, в котором рассказала о проделках двух самых младших членов семейства Берри, решивших сбежать из дома. О себе самой она ничего не сообщала. Так же как не упоминала об их разговоре у озера.

На два первых письма Колин не ответил и удосужился хоть что-то написать только после третьего. Вообще его короткие послания создавали впечатление, что он лишь бегло просматривает ее письма, после чего отбрасывает их в сторону. Тем не менее, хоть это и казалось глупым, Грейс не могла остановиться и иногда просиживала допоздна, работая над какой-нибудь акварельной миниатюрой, которую потом вкладывала в конверт.

Как правило, она подписывалась так: «Леди Грейс, из Райберна». Или же «из Арбор-Хауса». Но однажды в каком-то порыве внесла небольшое изменение – «Твоя подруга Грейс».

В ответ на это письмо Колин как раз и прислал одно из своих немногочисленных посланий. В нем было всего три строчки, но Грейс восприняла его как знак одобрения.

Глава 5

Май 1835 года

Дебютный выход в свет прошел именно так, как Грейс себе и представляла. Лили во время бала блистала. Танцуя, она порхала подобно фее, подвергала насмешкам молодых кавалеров, и все они ее за это обожали.

Уже к концу мая четверо человек попросили ее руки, причем один из них был сыном маркиза.

Сама Грейс получила лишь одно предложение – от тридцативосьмилетнего вдовца, имеющего трех дочерей.

Несмотря на такое не слишком удачное начало, в своих письмах Колину она постаралась изложить все эти события в юмористическом ключе. На прилагающихся рисунках отвергнутые поклонники Лили были изображены валяющимися у ног сестры, ее же собственный обожатель двух дочек держал на руках, а третья сидела у него на шее. Еще она поведала Колину о том, как его брат Фред опрокинул чашу с пуншем на музыкальном вечере у леди Бастерфилд – как выяснилось, по той причине, что сам в изрядной мере попробовал этого напитка.

Грейс ни словом не обмолвилась о том, каково ей сидеть во время бала у стены, тогда как от звучащей музыки ноги сами рвутся в пляс. Вместо этого она постаралась создать впечатление, будто лондонские джентльмены обожают скромных девушек, с которыми можно поговорить о чем-нибудь серьезном.

Грейс понимала, что она вполне привлекательна, хотя, конечно, и не в той степени, как Лили. У нее было миловидное лицо несколько треугольной формы, красивые глаза. Благодаря стараниям матери ее платья выгодно подчеркивали достоинства ее стройной фигуры, гармонируя при этом с ее рыжими волосами.

Но произвести фурор Грейс была не способна. А иногда испытывала такую робость, что едва могла говорить.

Чуть позже Колин прислал одно из своих редких писем, в котором поздравлял ее с успешным светским сезоном.

Грейс стало совестно оттого, что она в какой-то мере ввела его в заблуждение, и потому отправила ему небольшой автопортрет, на котором изобразила себя в образе разряженной мышки, сидящей в углу бального зала и наблюдающей за тем, как танцуют другие. Однако в самом письме истинное положение дел не прояснила. Ведь нарисовать куда легче, чем изложить ситуацию словами.

На это Колин ничего не ответил.

Грейс тем не менее предположила, что он все же посочувствовал ей. И даже, возможно, сожалеет, что его нет рядом, чтобы танцевать только с ней.

И в эту свою фантазию Грейс постаралась поверить.

Глава 6

Май 1836 года

Городской дом герцога Ашбрука

Колин не появлялся в Лондоне до следующего года, когда Грейс исполнилось девятнадцать.

За сутки до того, как его корабль должен был войти в Портсмут, у нее случилось нервное расстройство, и два дня спустя она чувствовала себя совсем больной.

Колин определенно находился в Лондоне. Родители Грейс видели его, и он весьма проникновенно, по словам матери, сказал им, что ему очень дороги ее письма. Однако ее саму он так и не навестил.

Но Грейс не нужны были похвальные речи по поводу ее писем. Она была достаточно взрослой, чтобы понимать, чего ей хочется в действительности.

– Возможно, он приедет на бал сегодня вечером, – предположила Лили. И тут же спросила: – Как ты думаешь, тот факт, что лорд Свифт прислал мне фиалки, может означать, что у него серьезные намерения?

Грейс не испытывала особой зависти к сестре. Ей не хотелось бы быть центром всеобщего внимания. Она чувствовала себя гораздо комфортнее, танцуя со вторыми сыновьями аристократов или с будущими викариями. И ей действительно нравилось сидеть где-нибудь в углу, откуда она могла наблюдать за танцующими. Было не так-то легко запечатлеть в памяти чье-то лицо, чтобы изобразить его на следующее утро или даже в тот же вечер. И если типаж был очень интересным, а также имелись опасения, что позабудутся некоторые детали, Грейс могла полночи оставаться у мольберта к немалому беспокойству своей матери.

В сущности, Грейс обращала внимание на молодых джентльменов лишь в том случае, если, с точки зрения художника, они обладали достаточно любопытной внешностью. И, по словам матери, именно этим объяснялось то обстоятельство, что те, в свою очередь, тоже не питали к ней большого интереса.

Но Грейс это ничуть не огорчало.

Свое сердце она отдала Колину, и хотя ей трудно было представить свое будущее с ним – учитывая тот факт, что он писал ей очень редко и без единого слова о чем-то личном, – она все равно ничего не могла с собой поделать. Любить его было такой же естественной потребностью, как и дышать. И столь же настоятельной, как заниматься живописью.

В этот вечер они всей семьей отправились на бал, устроенный герцогиней Сконз. Грейс оттанцевала несколько танцев, после чего села ужинать со своей сестрой, стайкой ее поклонников и лордом Макиндером, шотландцем, который по всем признакам становился ее обожателем. Несмотря на то что не был ни стариком, ни вдовцом, ни полуслепым.

По окончании ужина они с сестрой вернулись в бальный зал, и именно тогда по помещению словно что-то прошелестело.

Грейс обернулась: в дверях стоял Колин. Вокруг нее слышались перешептывания – ведь совсем недавно он был назначен капитаном корабля, став самым молодым британцем, удостоившимся такой чести.

Его мундир был просто великолепен – темно-синий, с золотистым позументом и такими же пуговицами во всю грудь. Сверкающие эполеты бронзового цвета придавали ему еще более мужественный вид, а белый галстук-шнурок подчеркивал черноту его глаз.