Отец Добсон ничуть не сомневался, что стоящий перед ним мужчина был отважным и яростным воином. Об этом свидетельствовал весь его вид. И тем не менее эти двое держались за руки так нежно, так крепко… почти отчаянно.
– Мистер Берри был самым молодым офицером Королевского военно-морского флота, ставшим капитаном корабля, – с улыбкой сообщила леди Грейс. – Он – приемный сын сэра Гриффина Берри и явно поскромничал по поводу своего положения в обществе.
– Итак, вы – капитан Берри и леди Грейс Рейберн?
Мужчина помотал головой.
– Я с почетом вышел в отставку. Так что теперь я просто мистер Берри.
Отец Добсон вновь посмотрел на переплетенные пальцы стоящей перед ним пары. Мужчина, должно быть, получил какое-то ранение, незаметное со стороны. Эти двое начинали вызывать у него некоторое сочувствие.
– Бракосочетание – это одна из самых важных церемоний в жизни человека, – проговорил священник.
– Ничто другое не станет для меня более важным, – тихо произнес мистер Берри.
Отец Добсон прокашлялся. Для него были непривычны какие-либо эмоции.
– Как сказано в Священном Писании, для всего под этим небом – свое время, для того или иного намерения – свой час. – Он умолк, собираясь с мыслями. Этим молодым людям, несмотря на всю к ним симпатию, следовало все же вернуться в свой приход и обвенчаться так, как и полагается. Брачная церемония в отсутствие друзей и родственников не лучшее начало совместной жизни.
Леди Грейс заговорила прежде, чем священник смог продолжить:
– За проявленную храбрость мистер Берри получил высочайшую благодарность его величества. Но теперь пришло время, когда ему не нужно защищать наши берега, рискуя своей жизнью. Он наконец-то дома, рядом со мной.
На это отцу Добсону нечего было ответить. Все его доводы становились несущественными. Да и по правде, несмотря на простуженность, ему уже не хотелось отказывать этой паре в их просьбе. Глаза обоих возлюбленных заставили его вспомнить основную причину того, почему он стал священником.
Ничего больше не говоря, он повел их в церковь.
В качестве свидетелей отец Добсон привлек сторожа и свою экономку. Затем надел соответствующее облачение, взял распятие и призвал брачующихся к алтарю. Они приблизились, по-прежнему держась за руки.
Сам не зная почему, отец Добсон избрал иные строфы из Писания – не те, которые он обычно использовал при совершении данного таинства.
– «…Но Руфь сказала: не принуждай меня оставить тебя и возвратиться от тебя; но куда ты пойдешь, туда и я пойду; и где ты жить будешь, там и я буду жить; народ твой будет моим народом, и твой Бог – моим Богом; и где ты умрешь, там и я умру, и погребена буду…»
Впоследствии преподобный Добсон так и не смог забыть сегодняшнее венчание. Это событие помогло воспрянуть некой глубинной части его сущности, которая иссыхала словно от голода, становясь почти циничной.
Когда он произнес заключительные слова: «Объявляю вас мужем и женой», – лица новобрачных осветились такой радостью, что у него на глазах проступили слезы.
Да, это венчание навсегда сохранилось в его памяти. Ибо ему редко встречались пары, которым была бы ниспослана поистине взаимная любовь. Это было настоящим даром Господним. И даже имя невесты наводило на мысль о божественной милости [3] .
«…гордым Бог противится, – мысленно повторял викарий, вспоминая глаза молодого отставного капитана, – а смиренным дает благодать».
Арбор-Хаус был совершенно пуст, поскольку все семейство Берри находилось за границей, а слуги были отправлены в отпуск по своим домам. Колин велел кучеру разместить лошадей в конюшне, после чего найти себе жилье в деревне и вернуться утром.
На следующий день они с Грейс проснулись в тишине большого дома и позавтракали приготовленной им самим овсянкой – кулинарные навыки он приобрел во время морской службы. Затем Грейс удалилась в садовую беседку заниматься живописью, а Колин пошел в деревню, чтобы подыскать временную помощницу по хозяйству.
Поселение было небольшим, всего в несколько улиц, и Колин неспешно шагал по главной из них, наслаждаясь приятным теплом солнечных лучей. В море ему так не хватало таких вот маленьких радостей – этого ощущения покоя и безмятежности, которое можно обрести лишь в сельской местности, где жизнь течет неторопливо, без…
– Сейчас я с тобой разделаюсь, подлая тварь! – донеслось в этот момент из узкого переулка по левую сторону. – Если ты, ублюдок, еще раз попытаешься меня лягнуть, я отсеку тебе яйца ржавым ножом!
При первом же выкрике все тело Колина напряглось, и он тотчас метнулся под прикрытие ближайшей стены. Его захлестнула волна ярости и страха, сердце заколотилось быстрее.
Черт возьми…
Вокруг по-прежнему царил покой, хотя из переулка продолжали доноситься выкрики. Колин мало-помалу расслабился. Он ведь находился не в море. Никакой опасности не было, просто невоздержанный на язык местный житель осыпает кого-то проклятиями.
Колин сделал глубокий вдох. Его слегка подташнивало, на лбу проступили бусинки пота. Невидимый сквернослов продолжал между тем бушевать.
Когда сердцебиение пришло в норму, Колин распрямился и отошел от дома, чувствуя себя дураком. Но, слава богу, никто вроде бы не видел, как он жмется к стене, точно пятилетний мальчишка, напуганный раскатами грома.
Он заставил себя направиться туда, откуда доносились выкрики. Теперь кроме ругательств можно было расслышать и звуки ударов. Колин настраивал себя на боевой лад: совершенно неважно, кто там подвергается экзекуции – человек или животное… Нельзя просто так пройти мимо.
Жертвой оказался конь – довольно крупный, гнедой масти. Он крутился на месте и пытался лягнуть мужчину, который удерживал его за поводья, стараясь пригнуть ему голову как можно ниже и при каждом удобном случае нанося удары по крупу толстой тяжелой палкой. Зрелище было крайне возмутительным.
Быстро приблизившись, Колин вырвал поводья из рук истязателя и ударил его ногой в пах. Удар получился точным.
Мужчина осекся на полуслове, выпучил глаза и, схватившись за промежность, упал на колени.
Тем временем конь, воспользовавшись ситуацией, поднялся на дыбы и замолотил в воздухе передними копытами.
Но в руках у Колина было достаточно силы. Резким рывком он заставил животное опуститься и строго посмотрел ему в глаза.
– Успокойся!
Морда коня была влажной, покрытой пеной, в глазах застыли ужас и ярость. Этот идиот, скорчившийся на земле, умудрился нанести серьезные повреждения – по лопаткам животного, смешиваясь с потом, струилась кровь.
Колин намотал поводья на кулак, приблизив морду животного к своему лицу.