Пока бродили, я все гадал – чего она хочет добиться этой прогулкой. Подольше побыть со мной? Это вы мелко плаваете. Сразу видно, не встречались вам девушки такого пошиба. Соблазнить еще раз? Уже горячее, но все равно не то.
Хотя как попутную цель я вполне допускал и это – не зря она частенько забегала вперед и принимала игривые позы. То споткнется ненароком, то травку потянется сорвать, хотя какие в октябрьском лесу травки? Разве пожухлые. И всякий раз не спешила выпрямляться, будто срывает не чахлый стебелек, а вытаскивает из земли могучий дубовый корень.
Добавьте при этом, что еще на подходе к лесной опушке она сняла с головы платок, перекинув тяжелую косу на грудь. Да как назло, шубка на ней была какой-то тесноватой – как только ткань не лопнула от эдаких наклонов. На самом-то деле она больше напоминала своего рода осеннее пальто. Такая же плотная ткань с небольшой меховой оторочкой внизу и на рукавах, но здесь их называли именно шубками в отличие от настоящих зимних шуб с меховой подкладкой. Так вот все ее обширные прелести так и выпирали из-под этого одеяния наружу, бросаясь в глаза. Да еще лунный свет этот…
Нет-нет, не подумайте чего, я все равно держался. Давалось мне это с некоторым трудом, но тут был вопрос принципа. И на ее провокационные разговоры я тоже не реагировал. По большей части вообще не отвечал – это когда она спрашивала, хорошо ли мне с ней было. Да еще раз, чуть позже, тоже промолчал, когда услыхал попрек. Дескать, обманул я ее, сказав, будто предпочитаю княжну, потому что она гораздо дороднее.
Эва чего вспомнила. К тому ж сама виновата. Пристала как банный лист – чем моя возлюбленная краше ее, и все тут. Вот я и ляпнул первое, что на ум пришло. Помнится, она после того разговора за две недели ухитрилась так прибавить в весе, что я даже удивился – и как сумела?
Кстати, я почти не соврал – княжна и впрямь была немного полнее, просто дело совсем не в обхвате бедер, талии и груди. Влюбленному все равно – девяносто на шестьдесят на девяносто или сто двадцать на… Словом, не имеет оно значения – ты же устремлен сердцем не к фигуре, а к человеку. А если к фигуре, то сердце уже ни при чем. К ней, как известно, тянется кое-что иное и называется не любовью, а… Впрочем, неважно.
Лишь через пару часов я понял, куда она меня тащит, да и то догадался не сам – она растолковала.
– Ведаешь ли, кой ныне великий праздник? – загадочно спросила Светозара.
Я послушно напряг память, но ничего путного на ум не приходило, хотя к этому времени в моей голове отложилась по меньшей мере сотня всевозможных святых, равноапостольных, великомучеников и прочих ребят помельче рангом. А куда деваться – век такой, вот и приходится соответствовать. Однако тут произошел сбой. Вроде бы Яков день [27] был позавчера, а впереди ближайший разве что Параскевы-льняницы, но он только через пару дней. Луки-апостола? Тот, кажется, еще позже. Тогда какой?
– Не мучься, не вспомянешь, – усмехнулась зеленоглазая все с тем же загадочным выражением на лице. – Ныне ночь Триглава – Василиска, Аспида и Ехидны, – выпалила она, жадно всматриваясь в меня.
– А-а-а, – равнодушно протянул я и спокойно поинтересовался: – Это кто ж такие, преподобные или святомученики?
Что уж там она подметила в моем лице – не знаю, но осмотром осталась довольна. Удовлетворенно кивнув и пробормотав себе под нос: «Так я и думала», она вполголоса ответила:
– Скорее уж… страстотерпцы.
– И чего они сотворили? – полюбопытствовал я.
– Так, – пожала она плечами. – Да тебе не все равно? Ты же, сколь я заметила, в церкву невеликий ходок, да и там у тебя скулы ажно сводит от зевоты.
И снова непонятно, упрек это или как. Вообще-то она права – в своем родном веке я в храмах был всего пару раз, да и то из любопытства. Тут конечно же почаще, но, опять-таки повторюсь, исключительно ради того, чтоб не выделяться среди всех прочих. Раз назвался православным – соответствуй. Вот и приходилось чуть ли не каждое воскресенье с обреченной тоской чинно шествовать в божий храм. По счастью, мое уныние и постное, неудобоваримое выражение лица воспринималось всеми прочими как проявление набожности, а потому недоумения и лишних вопросов не вызывало.
Успокаивал я себя тем, что не один такой. Взять, к примеру, руководство нашей страны. Судя по выражению лиц, что я как-то подметил, случайно увидев в теленовостях пасхальное богослужение, некоторым эти мероприятия тоже как зайцу стоп-сигнал. Не верят они ни в чудесное воскресение из мертвых, ни в прочие мифологические бредни. Но никуда не денешься – приходится соответствовать высокой должности, а потому стой и терпи, ожидая, когда закончится эта тягомотина.
Точно так же и у меня. Между прочим, терпел я получше многих прочих соседей, хотя уж они-то точно считали себя верующими. По крайней мере, мой рот всю обедню был на замке, а у них он зачастую вовсе не закрывался, а на попа с дьяконом они ноль внимания.
«Надо же, и скулы мои подметила», – подивился я и неожиданно для самого себя заинтересовался загадочной троицей:
– А все-таки чем они отличились, что их так возвеличили?
– Ратиться вышли с полчищами архангела Михаила, – ответила она и вновь бросила на меня быстрый испытующий взгляд.
Тоже мне царь Иоанн выискался. Тот постоянно глазом на меня косил, невесть чего искал, и эта принялась.
– Пострадавшие за свою веру значит, – кивнул я солидно, осведомившись: – Погибли, что ли? Или от ран померли?
– Одолели их да в темницу заковали, – пояснила она.
– Не понял, – удивился я. – А чего их архангел Михаил не спас? Куда глядел-то?
– Он-то и повелел их заковать, – буднично пояснила она.
– Погоди-погоди, – стало до меня доходить. – Так на чьей стороне эти страстотерпцы воевали?
– Вместях с Лучезарным, – последовал короткий ответ моей спутницы.
Опа! Вот это ты забрел, Костя! Лучезарный-то – это Люцифер. Он же, если память мне не изменяет, Азазель, Велиар, Вельзевул и так далее, то есть сатана.
– Хороши страстотерпцы… – протянул я растерянно, тем не менее продолжая послушно топать следом.
– Ну а как иначе их назвать, – пожала плечами Светозара. – Раз они за свои страсти претерпели, получается, страстотерпцы.
– Это по какому ж календарю? – осведомился я. – И в какой церкви их день почитают?
– В нашей, князь-батюшка, в нашей, – круто повернувшись ко мне, отчеканила ведьма. – Они за свободу бились, боле ни за что, вот и празднуют их день тоже на воле, посреди леса, чтоб никто из святош не мешался. Потому и позвала я тебя…
– На шабаш? – уточнил я.
– На праздник, – поправила она. – Шабаш совсем в иное время справляют. А ныне просто наш праздник.