Возможно, где-то удача, а скорее всего, профессиональный опыт и знание изнутри особенностей работы польской спецслужбы вывели группу Сосновского на одно из ключевых звеньев нелегальной сети ПОВ, так называемую «боевку». По заданию польской разведки ее агенты-боевики готовили террористический акт против командующего Западным фронтом М. Тухачевского. Благодаря помощи Юны Пшепилинской, которую привлек к сотрудничеству Игнатий (впоследствии она стала его женой. — Прим. авт.), особисты своевременно получили информацию о ходе подготовки покушения и сумели его предотвратить.
С помощью других помощников из числа членов ПОВ Сосновскому и Стацкевичу удалось выявить еще ряд польских агентов и диверсантов. В процессе последующей разъяснительной работы с ними, проводившейся Артузовым и Сосновским, некоторые из них «идейно разоружились» и перешли на сторону советской власти. Такой поворот в операции подтолкнул контрразведчиков к новому и неординарному ходу. По согласованию с руководством ВЧК Артузов с помощью Сосновского решил нанести еще один мощный, на этот раз пропагандистский, удар не только по польской разведке, но и по армии.
В первых числах октября 1920 года над окопами польской армии несколько дней кружил старенький «Фарман». Из него на головы солдат и офицеров вместо бомб сыпались тысяч листовок. Это было «Открытое письмо к товарищам по работе в ПОВ — офицерам и солдатам польской армии, также студентам — товарищам по университету от Игнатия Добржинского». В нем он призывал:
«Еще минуту назад я находился на вашей стороне, вместе с вами я был обманут словами «Родина», «независимость», «свобода и счастье народа», лозунгами, содержание которых было и есть «капиталистические прибыли за счет трудящихся масс», «ложь», «темнота и нищета». Я имею право и обязанность немедленно после свободного и решительного перехода на сторону революционной борьбы сообщить вам и широким кругам, позорно обманутому и проданному собственной буржуазией нашему народу о своем поступке. Вместе со мной открыто и добровольно отказались от работы против революции все мои идейные сотрудники, присланные в Россию из Польши. Большинство из них уже крепко стоят вместе со мною в рядах Революции».
Сегодня обращение Игнатия Игнатьевича, возможно, кому-то покажется наивным, а у кого-то вызовет саркастическую улыбку. Но тогда, в бурные 20-е, когда Европа бредила социалистическими идеями и сотрясалась от революций, его слова не были пустым звуком. Они оказались опаснее бомб и отозвались эхом грандиозного обвала польской разведывательной сети. Десятки агентов ПОВ добровольно отказались от проведения подрывной деятельности против советской власти. Некоторые из них — Пшепилинская, Роллер, Гурский, Стецкевич и другие — перешли на службу в ВЧК.
Обращение Добржинского вызвало оглушительный скандал и жаркие дебаты в польском сейме. Отдельные депутаты обвиняли руководство 2-го отдела Генштаба «в измене польской центральной разведки в Москве…» и призывали «…к ликвидации ПОВ как вредной для польского государства организации, члены которой предают Польшу».
Мало того, что польская разведка осталась без своих «глаз» и «ушей» — двух резидентур в Петрограде и Москве, она, в результате этой операции Артузова — Добржинского, теряла одного за другим агентов, действовавших в прифронтовой полосе. Ярость руководства 2-го отдела Генштаба не знала предела. По всем канала прошел приказ — при встрече с Добржинским-Сосновским «ликвидировать его немедленно и любыми средствами». С этой целью в Москву был направлен агент-боевик Борейко, но он был перехвачен в пути чекистами и арестован.
Угроза для Игнатия исходила не только от его прошлых, но и от новых коллег. Об этом он не знал и вряд ли догадывался. До поры до времени честное слово Председателя ВЧК Дзержинского хранило его от необоснованных, надуманных подозрений. А они имелись, причем у весьма высокопоставленных чекистов, каковым являлся начальник Особого отдела Западного фронта Филипп Медведь.
В одном из докладов руководству ВЧК он делился своими подозрениями в отношении Сосновского. В частности, в ноябре 1920 года в личном письме Дзержинскому Медведь писал:
«…От товарищей, приезжающих из Москвы, узнаю, что непосредственным помощником товарища Артузова является Добржинский, что Витковский — начальник спецотделения… Я знаю, что тов. Артузов им безгранично верит, что хорошо для частных, личных отношений, но когда их посвящают во все тайны работы, когда они работают в самом сердце ОО ВЧК, то это может иметь самые плохие последствия для нас…»
«Сигнал» Медведя тогда остался без внимания, еще не наступили времена всеобщей шпиономании. До большого террора оставалось целых пятнадцать лет. Революция продолжала свое победное шествие, завоевывая все новые территории и новых сторонников.
По возвращению с Западного фронта Игнатия Игнатьевича официально зачислили в штат ОО ВЧК. На новой должности в полной мере раскрылся его талант непревзойденного агентуриста и мастера тонких оперативных комбинаций. Ему поручили работу на одном из самых сложных участков — борьба с белогвардейским подпольем, действовавшим в западных областях страны. И он блестяще с ней справился. За счет личных вербовок ценной агентуры ему удалось не только раскрыть подпольную сеть так называемого «Западного областного комитета», действовавшую в Гомеле, но и перевербовать одного из руководителей комитета — Оперпута. Впоследствии он и Сосновский сыграли важную роль в известной контрразведывательной операции, получившей кодовое название «Трест».
Начата она была в ноябре 1921 года и завершилась в апреле 1927 года. В ходе нее отечественной спецслужбе удалось проникнуть в большинство антисоветских организаций, существовавших в Европе, и поставить под свой контроль деятельность разведок таких стран, как Финляндия, Польша, Латвия, Франция и Великобритания. От имени умело легендируемой Лубянкой нелегальной организации «Монархическое объединение Центральной России» (МОЦР) их регулярно снабжали стратегической дезинформацией в выгодном для советского руководства свете.
Другим важным итогом операции «Трест» стало то, что в течение почти шести лет чекистам удавалось сдерживать террористическую и диверсионную деятельность боевых групп лидеров Белого движения П. Врангеля, А. Кутепова, Е. Миллера. Все эти годы они жили надеждой на скорый повстанческий взрыв внутри России и находились в плену иллюзий, порожденных докладами руководителей МОЦР о мощи организации и ее готовности к восстанию.
Эти и другие успехи Сосновского были по достоинству оценены руководством ОО ВЧК. Осенью 1921 года Артузов представил Дзержинскому рапорт, в котором ходатайствовал о награждении Игнатия Игнатьевича орденом Красного Знамени. Тот поддержал предложение. В конце 1921 года вышел приказ по РВС (Революционные Вооруженные Силы. — Прим. авт.) республики, и на груди Сосновского появилась эта награда. Спустя три года по решению Коллегии ОГПУ он был отмечен высшим профессиональным отличием — нагрудным знаком «Почетный работник ВЧК — ГПУ». Прошло еще два года, и в 1926 году «за беспощадную борьбу с контрреволюцией» ему вручили именное боевое оружие — маузер.
Так же успешно складывалась и служебная карьера Игнатия Игнатьевича. В мае 1921 года его назначили на должность помощника начальника отделения вновь созданного специального Контрразведывательного отдела в составе Секретно-оперативного управления ГПУ, в задачу которого входила борьба со шпионажем. Через год он стал его начальником.