– У тебя запасной паспорт с собой?
– Да.
– Улетай первым же рейсом и как можно быстрее возвращайся домой, понял?
– Понял, мамочка.
– Я серьезно. Тебе что-нибудь еще надо?
– Ты мне не рассказала, где я прокололся.
– И не расскажу, – невозмутимо ответила она.
– Ты прямо как корреспондент Рейтер, никому ничего не рассказываешь.
Она рассмеялась, и меня это обрадовало.
– Иди уже.
– Погоди, – сказал я. – У меня для тебя есть подарок. Только сначала пообещай мне кое-что.
– Что именно?
– Обещай, что не пристрелишь Мехму. Ну а если пристрелишь, то не из-за меня. Он мне понравился.
– А я за него замуж вышла, – раздраженно напомнила она. – Ладно, не пристрелю. Я в него уже дважды стреляла, он до сих пор успокоиться не может.
Я вытащил из одного кармана куртки дамский пистолетик, из другого – коробку патронов и протянул своей спутнице:
– По-моему, это тебе.
Она взяла пистолетик в ладони.
– Мехму, мехбуб [68] , – пробормотала она и сунула пистолет в один из бесчисленных карманов, скрытых в складках широкой черной юбки. – Спасибо.
Я вышел из машины, склонился к водительскому окну и произнес:
– Он счастливый человек. Аллах хафиз.
– Конечно счастливый. Я ведь обещала, что не пристрелю его. Аллах хафиз.
Она уехала, а я пешком отправился в аэропорт.
Через сорок пять минут я зарегистрировался на рейс. Либо повезло, либо Голубой Хиджаб все точно рассчитала – ждать мне оставалось не больше часа.
В зале ожидания я выбрал место, откуда удобно наблюдать за людьми: разглядывать лица, отыскивать в походке и манере держаться признаки усталости, напряжения, сочувствия, уныния или спешки, слушать обрывки разговоров, смех и возгласы, следить, как детский плач трогает сердца окружающих. Здесь, на тихом островке открытого пространства, окруженный толпой, я жаждал отыскать выразительную гармонию общения.
Рядом со мной уселся высокий худощавый мужчина с пышными усами и гладко зачесанными волосами. На нем была желтая рубашка и белые брюки.
– Привет, – громко сказал он и тут же перешел на шепот: – Поздороваемся, как старые друзья, и пойдем в бар. Я твой связной. В баре мы не вызовем подозрений.
Я пожал ему руку, притянул к себе поближе.
– Ты ошибся, Джек, – сказал я, крепко сдавив его пальцы.
– Не волнуйся, – ответил он. – Мне Голубой Хиджаб тебя точно описала.
Я выпустил его руку, и мы встали, притворяясь старыми друзьями.
– Она тебя прекрасно запомнила, описала как по фотографии, – сказал он.
– Почему-то именно это меня и тревожит, – вздохнул я, направляясь к бару.
– Да, с ней всегда так. Хочется, чтобы она запомнила все только в общих чертах.
– А с чего вдруг мы с коммунистами связались?
– Знаешь, когда нужны надежные люди, враг твоего врага – прекрасный выбор.
– И что это означает?
– Прости, больше ничего сказать не могу.
Минуты ожидания прошли за разговорами. Он рассказывал мне какие-то полуправдивые байки, я слушал его, притворяясь, что верю, а потом, когда он собрался начать новую историю, оборвал его на полуслове:
– В чем дело?
– Ты о чем?
– Связной в аэропорту, перед отлетом? Такого не бывает, – пояснил я. – Вдобавок Голубой Хиджаб сказала, что я прокололся. Что происходит?
Он внимательно посмотрел на меня, пришел к выводу, что мое терпение на исходе, и отвел глаза:
– Прости, больше ничего сказать не могу.
– Можешь. И должен. Что за фигня?
– Что за фигня? – повторил он.
– Мне что, грозит опасность? Здесь, в аэропорту? Меня сейчас повяжут? Говори, не то живо зубы пересчитаю.
– Тебе опасность не грозит, – торопливо ответил он. – Опасность – ты сам. Меня послали проследить, чтобы ты глупостей не наделал.
– Каких глупостей?
– Дурацких.
– Каких именно?
– Мне не сказали.
– И ты не спрашивал?
– Вопросов не задают, ты же знаешь.
Мы уставились друг на друга.
– И что бы ты предпринял, если бы я начал дурить?
– Замял бы дело и побыстрее отправил бы тебя прямиком в Бомбей.
– И все?
– И все. Больше я ничего не знаю.
– Ладно. Прости, что я на тебя наехал. Показалось, что меня в ловушку заманивают.
– Тебе опасность не грозит, – повторил он. – Только как вернешься, домой не приходи.
– В смысле?
– Сразу поезжай доложиться, как все прошло.
– Это из-за того, что я как-то там якобы прокололся?
– Сначала встретишься со своими людьми. Санджай об этом особо просил. Настаивал. Но ничего не объяснил.
Объявили мой рейс. Мы снова обменялись рукопожатием, и мой собеседник затерялся в толпе.
В салоне самолета я выпил две порции виски. Мы взлетели. Задание выполнено. Все кончено. Больше никаких дел с Санджаем у меня нет. Я свободен. Глупое сердце в железной клетке на высоте девяти тысяч метров радостно трепетало всю дорогу.
В Бомбей я прилетел поздно ночью, но «Леопольд» был еще открыт, и Дидье наверняка сидел там. Мне требовалась информация. Худощавый связной в аэропорту велел прежде всего встретиться с людьми Санджая. Это было странно. Обычно я встречался с Санджаем через сутки после возвращения с задания во избежание слежки – он всегда на этом настаивал. Однако на этот раз задание было необычным. Я ничего не понимал, поэтому хотел, чтобы Дидье рассказал обо всем, что случилось за время моего отсутствия. А еще надо было узнать, где сейчас живет Лиза.
Дидье мне все рассказал, но не в «Леопольде».
В тревожном молчании мы сели в такси. На каждый вопрос Дидье отвечал поднятием ладони. Мы вышли из такси на набережной, с видом на мечеть Хаджи Али.
– Лиза умерла, – сказал Дидье под шум ветра с океана. – От передоза.
– Чего? Ты вообще о чем?
– Ее больше нет. Умерла.
– От передоза? Какого еще передоза?
– Рогипнол, – печально ответил он.
– Не может быть.
«Неужели она умерла, а я ничего не ощутил? – думал я. – Ничего не почувствовал?»