Драконья пасть Города семи островов по величине схожа с Манхэттеном. За четыре часа мы объезжали ее десятки раз по запутанной сети узких проулков, связывающей широкие городские магистрали. Мы часто останавливались и заговаривали с горожанами – в борьбе с врагами помогали любые слухи. Вдобавок мы вели войну на своей территории, что давало нам значительное преимущество. Наблюдательность стала нашим козырем. Местные жители доверяли нам примерно в той же мере, что и полицейским, однако помогало и это. Впрочем, после убийства Фардина полицейские объявили временную амнистию, позволив людям Санджая носить оружие.

Осведомители Дидье сообщали, что «скорпионы» пытались разжечь в южном Бомбее религиозный национализм, именовали себя патриотами, а Санджая называли предателем и грубой силой намеревались захватить территорию, надеясь на поддержку и помощь полиции. Копы обязаны были немедленно реагировать на любые проявления религиозной розни, что предоставило Дилипу-Молнии прекрасную возможность скооперироваться с людьми Санджая: они платили больше, чем приверженцы патриотических взглядов. Дилип организовал регулярные полицейские патрули на джипах, заявляя, что «скорпионы» нарушают общественный порядок.

Временное перемирие всеми воспринималось с трудом. Жестокости полицейских можно было не бояться, но с ней правила игры были привычнее и понятнее. А когда полицейские превращаются в союзников, пусть и на время, игру пора менять.

У светофора рядом с нами остановился полицейский джип с улыбчивыми копами. Они перекинулись с нами парой дружелюбных фраз и уехали. Странно было думать, что еще недавно в этом самом джипе те же копы могли избить любого из нас.

Наконец мы закончили объезд, не обнаружив ничего подозрительного, и остановились в Тардео, неподалеку от мечети Хаджи Али, у перекрестка на Педдер-роуд, – именно отсюда начинались владения Санджая, занимающие весь юг полуострова, от моря до моря. Мечеть стояла на нейтральной территории, куда беспрепятственно приходили все бомбейские бандиты, даже из враждующих кланов.

Мы оставили байки на заправке по соседству, и Абдулла повел нас по узкой тропке на остров, к гробнице Хаджи Али. Все мы не раз совершали ритуальное посещение могилы святого – своеобразное паломничество перед сражением. Некогда Хаджи Али, богатый бухарский торговец, роздал все свое имущество беднякам и отправился в Мекку. Путешествовать в пятнадцатом веке было непросто, но он с котомкой на плече обошел полмира и многому научился. В конце концов он, человек с прекрасным вкусом, обосновался в Бомбее и прославился святостью и смирением. Однажды совершая ежегодный хадж, он умер, а корабль, на котором везли тело Хаджи Али, затонул, но гроб чудесным образом прибило к бомбейским берегам, где святому и возвели гробницу. В прилив узенькая тропка, ведущая на остров, скрывается под водой, будто Хаджи Али ненадолго покидает наш грешный мир, чтобы отдохнуть и набраться сил для защиты прекрасного города.

В ту ночь море отступило от тропы, только налетали резкие порывы холодного ветра. Пятеро бандитов молча шли к островной гробнице, а лунный свет чертил длинные тени на неподвижном зеркале воды. По обеим сторонам тропки обнажились округлые валуны, облепленные мокрыми черными водорослями. У гробницы курились толстые пучки благовоний, наполняя воздух благочестивыми ароматами.

В тот раз я шел по тропке не для ритуального поклонения гробнице святого, хотя мои спутники отправлялись туда вспоминать прошлые прегрешения, молить о прощении и готовиться к жестокой битве. Однако я делать этого не стал.

Я думал о Карле, о нашей ссоре, о нашем прощании.

Я не гадал о том, кто именно объявил награду за мою жизнь, – длинный список врагов от раздумий не уменьшится.

– Ты даже не спросил, кто тебя заказал, – заметил Абдулла, когда мы вернулись на каменистый берег.

– Если выживу, узнаю, – равнодушно сказал я.

– А почему сейчас не хочешь?

– Потому что если узнаю, то попытаюсь с этим типом разобраться. А разбираться легче, когда за мной перестанут охотиться.

– Тебя ирландец заказал.

– Конкэннон?

– Да.

Я рассмеялся.

– Рад видеть тебя в хорошем настроении, – улыбнулся Рави, держась позади с Шахом, Команчем и Дылдой Тони.

– Смеяться особо нечему, но все равно смешно, – объяснил я сквозь смех. – Я Конкэннона хорошо знаю, он любит дурацкие шутки. Типичная бандитская подлянка. Ему хочется посмотреть, как я отреагирую, поэтому и время ограничено. Он меня морочит.

Я зашелся хохотом. Все остальные, кроме Абдуллы, тоже оценили комизм ситуации и захохотали, хватаясь за бока и с сожалением восклицая, что первыми не додумались до такой удачной шутки.

– Нет, мне этот паршивец определенно нравится, – сказал Рави. – Я бы с ним поближе познакомился. Потом мы его убьем, конечно, но познакомиться надо.

– И мне он тоже по душе, – заметил Дылда Тони. – Это ему Абдулла ногу прострелил?

– Ему сáмому.

– Дважды прострелил, – напомнил Абдулла. – Одну и ту же ногу. Вот видите, я всегда говорил, что милосердия заслуживают только люди добродетельные, а не такой шайтан, как этот тип.

Все засмеялись еще громче – хороший признак: хотя сегодня убили одного из наших друзей и мне тоже грозила смерть, страха у нас не было. Наконец под суровым взглядом Абдуллы смех прекратился, и мы направились к мотоциклам.

Традиционная бандитская прогулка к гробнице святого покровителя Города семи островов по сути своей была кощунством, и мы это прекрасно понимали, однако заставляли себя поверить в то, что святой прощает отщепенцев и отпускают им прегрешения. Хаджи Али, спящий вечным сном на острове, знал, что бандиты преклоняются перед его святостью, и терпеливо внимал нашим кощунственным молитвам.

Глава 54

Шутка Конкэннона неожиданно принесла мне пользу, выманив наемных убийц из преступных джунглей Колабы. Абдулла и Дидье встречались с каждым, кто изъявлял желание получить обещанную награду, и внятно объясняли, почему делать этого не стоит, даже если предложат втрое большую сумму.

Я неустанно искал Конкэннона по всему городу, на самых дальних окраинах, впрочем безрезультатно. Ирландец превратился в призрак, в обидный смех, затихающий вдали, в отголоски слухов. В конце концов пришлось удовольствоваться мыслью о том, что отсутствие Конкэннона вреда не причинит.

Карла по-прежнему сердилась на меня, к себе не подпускала и встречаться отказывалась. У меня сердиться не получалось, хотя я и считал, что ей не следовало скрывать от меня содержание письма ирландца, особенно после того, как он заказал мое убийство. Мне было обидно, но я слишком скучал по счастливым дням, проведенным с ней.

«Знаешь, как понять, встретил ты свою задушевную спутницу или нет? Если на нее невозможно сердиться, то она – твоя вторая половина», – объяснил мне однажды нигерийский контрабандист. Он был одновременно и прав, и не прав – Карла, моя задушевная спутница, продолжала на меня сердиться. Впрочем, ее ледяное отстранение освобождало меня от необходимости обсуждать с ней шутку Конкэннона. Я знал, что Карле об этом известно; наверняка она оценит комизм ситуации и сама начнет надо мной подшучивать.