Из своих товарищей по спецназовской сотне Николка никого не застал. Все ушли с огромной ратью рязанского князя. Теперь для них работа была – на мирную сдачу абсолютно всех городов в Черниговском, Новгород-Северском и Полоцком княжествах, а также в Турово-Пинской земле Константин не рассчитывал. Пришлось парню грустно бродить по небольшому тиуновскому дворику еще целых два месяца, печально поглядывая на Доброгневу и тоскливо вздыхая о своей несчастной жизни, потому что самое интересное опять прошло стороной. А еще он сетовал, что оказался таким невезучим недотепой, что, даже будучи заговоренным, ухитрился схлопотать стрелу в грудь, которая, несомненно, прикончила бы его на месте, если бы не крепкое заклятье князя Константина. Вон Ральфа же наповал убило, а его…
Со своими боевыми друзьями Николка встретился аж по осени. Но особо им рассказывать было нечего.
Пустые, без князей, земли они забирали в большинстве своем тихо и мирно. Лишь в трех городах жители сели в осаду, но и тут искусство спецназовцев пригодилось лишь один раз. Гарнизоны Путивля в Новгород-Северском княжестве и Городно, стоящего чуть ли не на самой границе с ятвягами и литовцами, то есть бывшего очень важным в стратегическом отношении, удалось уговорить сдаться после нескольких дней осады.
В случае с Городно было полегче. Сдаться повелел сам князь, Михаил Владимирович, которому сразу после этого не только предоставили свободу, но и разрешили забрать всю свою немногочисленную семью с правом выезда куда угодно, только за пределы своего княжества. Немного подумав, тот подался к могущественному соседу Конраду Мазовецкому, у которого получил в кормление небольшой городок с пятком сел вокруг. Не разгуляешься, но и с голоду не помрешь.
Путивльский князь тоже был жив, хотя и ранен под тем же Ростиславлем. Однако выдержать осаду он не надеялся. Выговорив почетные условия, он сдал город и через пару дней выехал из него согласно договору с рязанским князем. Препон ему не чинили: «Иди на все четыре стороны, только на рязанских землях не показывайся».
Штурмом брали лишь Переяславль-Южный. Князь Ярослав неожиданно быстро оклемался от очередных ран, полученных в лесах под Ростиславлем, и бодро командовал обороной города. Через пять дней рать Константина сняла осаду и пошла прочь. Когда она, как донесли разведчики, к концу второго дня удалилась верст на пятьдесят, в городе устроили грандиозный пир. А тем временем сидевшая в ближайшем лесочке сотня спецназовцев, возглавляемая самим воеводой Вячеславом, терпеливо ждала своего часа.
На руку сыграло и то, что как раз в эти дни было новолуние, а южные ночи – не северные. Кругом ни зги не видно, и разглядеть во мраке черные штаны и рубахи рязанских смельчаков, бесшумно подползающих к городским укреплениям, трудно, даже если ты трезв. Таковых же практически не было. Гудели все, поэтому из ночной стражи, стоявшей, а точнее, в подавляющем большинстве спавшей на крепостных стенах, погибло всего трое из числа успевших оказать нешуточное сопротивление и пару раз взмахнуть мечом. Помимо этого, успели они и крикнуть, предупреждая прочих, и даже в било ударить разок. Но все это оказалось напрасным.
Уже через пятнадцать минут после того, как последний из спецназовцев, закинув «кошку» с веревкой, влез по ней на городскую стену, ворота распахнулись настежь, а еще через полчасика, когда уже начало светать, отборная тысяча дружинников деловито въезжала через них, держа путь к княжескому терему.
И не было ни яростных стычек, ни ожесточенных кровопролитных поединков. К тому же изрядную помощь ратникам оказал Любомир, четко указавший, в каких светелках спят малые княжичи, где отдыхает княгиня Ростислава и как сподручнее отыскать Ярослава, заночевавшего у очередной наложницы. Через три дня княжеское имущество уже было загружено в ладьи и отправлено вверх по Днепру в сторону Киева.
В последней из них находилась вместе со своим мужем и Ростислава. Вячеслав предложил было ей остаться в Переяславле, памятуя о чувствах своего друга, но тут же пожалел об этом. Княгиня ожгла его таким красноречивым взглядом, что у него аж в затылке засвербило.
– Это тебе твой князь просил передать? – только и спросила она.
Как лучше ответить, воевода не знал, но вовремя вспомнил очередное мудрое наставление своей мамочки: «Не знаешь, что сказать, – говори правду. Обойдется дешевле».
– Нет, – честно ответил он. – Сам решил предложить.
Взгляд княгини несколько смягчился.
– Это хорошо, – произнесла она. – А то я уж было подумала, что ошиблась… Князю Константину передай, что Ростислава обиды на него не держит и все понимает. Мой муж – его враг. Он поступил, как долг его велит, а я так, как мой долг, и потому следую за супругом своим, – жестко отрубила она и, гордо вскинув голову, прошла в свою светелку.
«Угораздило же Костю втюриться в эдакую…» – мрачно подумал Вячеслав.
– А скажи, воевода, – совершенно иным, певучим голоском спросила Ростислава, стоя в дверях светелки. – Жив-здоров ли князь твой? Не ранен ли?
– Да нет. Все у него хорошо. Только душа болит, но то рана сердечная, – нашелся Вячеслав.
– Сердечная, – вздохнула княгиня, улыбаясь какому-то своему воспоминанию. – И сильно болит? – поинтересовалась сочувственно.
– У-у-у, – только и смог произнести воевода.
– Бедный, – протянула она сожалеючи и тут же – ох, уж эти женщины – улыбнувшись лукаво, заметила: – А может, это и хорошо.
И фейерверк искр в глазах ее зажегся. Вспыхнул и искрами рассыпался.
«Да-а-а, в такую и я бы втюрился, – уже иначе подумалось ему. – Хотя нет. Строга больно. Нам бы чего попроще». – И он в который раз вспомнил сестричку княжеского стремянного Епифана Анну.
Может, она и уступала в чем-то этой горделивой красавице, но только не в глазах Вячеслава. Точнее, те компоненты, в которых ей было бы затруднительно спорить с княжной, для Вячеслава просто не имели никакого значения. Зато в том, что он ценил – женственность, мягкость, доброту и многое другое, – Анна бы с княгиней запросто могла посостязаться, и еще неизвестно, за кем бы здесь верх остался. Хотя нет. Если бы судьей был Вячеслав – тогда известно абсолютно точно.
К тому же помимо всего этого было в сестре Епифана нечто особенное, чего больше ни в ком другом Вячеслав, пожалуй, и не встречал. Словами этого не опишешь. Нет таких ни в одном языке мира, не придумали их люди, да и зачем. Если все разъяснениям да анализу логическому подвергать – жить скучно станет. Пусть хоть что-нибудь вечной загадкой останется. Любовь, например.
А Ростиславе спустя два дня, когда ладьи уже плыли по Днепру, внезапно стало до слез жаль, что она не согласилась на предложение воеводы. Однако длилось это недолго. Княгиня быстро взяла себя в руки – не впервой – и заставила думать об ином. Ну, например, о том, где им теперь придется жить, ведь мест не так уж и много. Только земли Новгорода, Киева, Смоленска и Галича не тронул Константин.
Переяславское княжество вроде бы тоже оставалось свободным. Во всяком случае, Константин, как и обещал Мстиславу Удатному, малолетних сирот не тронул и изгонять их не стал. Правда, говорить с ними ему пришлось не раз. Уж очень противились они поначалу, подстрекаемые своими боярами, тому, чтобы принять княжество из рук Константина не в вечное владение, а лишь в пользование.