– Ты не умничай, расписной, – вяло огрызнулся охранник. – А то водичку-то отыму…
Разлили по кружкам, выпили, дали не способному самостоятельно передвигаться Доценту. Прислушались к ощущениям в организме и, судя по одинаковому выражению на лицах, не обнаружили признаков чего-то необычного. Осушили по второй.
– Мясом пахнет, бля буду… – втянув воздух расширенными ноздрями, заявил Браток.
Он вытащил из сумки, окончательно после этого опустевшей, газетный сверток, от которого и в самом деле шибануло по всему бараку приятнейшим ароматом вареного мяса, так что согласно павловскому рефлексу слюна пошла потоком.
Зашуршала газета, покрытая жирными пятнами. Кто-то тихо, непроизвольно выругался.
В общем, завтрак как две капли воды походил на ободранного, выпотрошенного и обезглавленного кролика, которого сварили целиком до полной готовности – вот только у этого кролика имелся нетронутый хвост. Судя по длине и слипшейся серо-белой шерсти, принадлежать он мог исключительно кошке и никому другому.
Браток стоял с вареной тушкой в руке. С нее бесшумно отваливались и падали на пол кольца разваренного лука.
– С лучком, с перчиком, с морковочкой! – прокомментировал эсэсовец. – Сам бы ел, да должностью не вышел. Чего стоите, гости дорогие? Наворачивайте! А то… Забыли насчет сортира?
– А! – с наигранной бесшабашностью воскликнул Синий посреди томительной тишины. – И не такое жрать приходилось. Не хуже кролика, в конце-то концов…
Он поднялся, отобрал у Братка белую тушку, решительно отломал мясистую заднюю лапу, сел на нары и принялся жевать за обе щеки – похоже, и в самом деле без особых внутренних препятствий. Пробурчал с набитым ртом, косясь на стоявшую в дверях троицу:
– Нифево, что я кофти на пол плюю?
– Ничего, соколик. Лишь бы не сблевал, а то – извини…
– Ну уж хрен, – заверил Синий. – Буду я добрую хаванинку наружу пускать… Давайте, орлы, наворачивайте. Кролик, он и есть кролик.
Удивительно, но первым за своей долей потянулся Борман. Как уж он там управлялся, Вадим не видел, собравшись внутренне, передал кусок Доценту, поднес свой ко рту. Пахло совершеннейшим кроликом, ничего противного. Запустил зубы в мясо, оторвал кусок и, полупрожевав, проглотил.
Могло быть и хуже. В желудок прошло нормально и улеглось там, не выказывая желания попроситься наружу. Главное было – не смотреть в ту сторону, где на газетке красовался хвост. Все остальные, судя по звукам, тоже втянулись, жевали, глотали, не слышно было пока что ни единого звука, свидетельствовавшего бы, что кто-то оплошал.
– Я в деревне сусликов ел, – сообщил Эмиль в пространство. – Ничего, если прожарить и с черемшой.
– А я что говорю? – поддержал Синий. – Тут крыс жрать доводилось. Вообще, если прикинуть, самое поганое животное – это свинья. Мечет всякую дрянь. Однако ж мы свининку за обе щеки хаваем…
– А чего я в Таиланде лопал, вы б знали… – Браток, уловив общее настроение, старался не ударить в грязь лицом. – И в Индонезии… Ох, я там оттянулся. Есть у них остров Бали, слышали? Вот мы с пацанами, где ни увидим это «Бали» ихними буквами, тут же к нему спереди «Е» приписываем. Местные ни хера просечь не могут, а мы от хохота клонимся…
Даже сумрачный Борман подал голос, сообщив, что лично он в Испании отпробовал бычьи яйца под каким-то соусом – и ничего, не помер.
– Пищевой консерватизм, в общем, совершенно неуместен, – слабым голосом завершил Доцент. – Вот человечину, конечно, я бы есть отказался…
Короче говоря, все шло совершенно вопреки расчетам охранников – что недвусмысленно отражалось на их поскучневших рожах. И все же они не спешили покинуть место действия, торчали в проеме, покуривали, один то и дело смотрел на часы. Вполне возможно, сюрпризы на этом и не кончились – им давно бы следовало убраться восвояси, не словив ожидаемого кайфа…
– Герр эсэсман, разрешите обратиться? – почти весело спросил Синий. – У вас, часом, еще кролика не найдется? Оголодали малость на казенных харчах…
– Будет тебе и кролик, и какава… – рассеянно отозвался эсэсовец, уже не отводя взгляда от часов.
Э т о подступило без всяких предварительных симптомов и неприятных ощущений.
Только что Вадим сидел на нарах, старательно выбирая из последней полупустой пачки сигаретку получше, – и вдруг в мгновение ока под ним стало мокро. Он вскочил – по ногам уже текло вовсю, – стал растерянно озираться, как будто причина была не в нем, а в окружающем. И наконец осознал происходящее во всей неприглядности.
Эсэсовцы ржали так, что с потолка, казалось, вот-вот обрушится штукатурка, Василюк от них не отставал. Сзади, на нарах, прямо-таки взвыл Доцент, сгоряча попытавшийся вскочить, забыв о ране.
Тут как раз начал ощущаться запашок – воняло, признаться, немилосердно. Все еще не справившись с растерянностью, они нелепо, неуклюже топтались возле нар, а понос никак не унимался, штаны, казалось, промокли насквозь, на пол уже вовсю текло и капало.
– Вода? – прорычал Синий, переступая с ноги на ногу, будто дрессированный медведь.
– Она, родимая, – охотно просветил верзила, похрюкивая от избытка чувств и смахивая слезы. – Аш-два-о плюс современная химия из аптечки фрейлейн Маргариты… Ребятки, о вас же заботимся, что вы, как дикари… Никогда не слышали про такую методику – удаление шлаков из организма? Все шлаки с дерьмом выходят, точно вам говорю, у фрейлейн медицинское образование, уж она-то знает лучше… Ну забыл я, забыл вас предупредить, чтобы заблаговременно скинули штаны. И без вас забот полон рот, серьезными делами заворачиваем…
У Вадима осталось впечатление, что этот тип гораздо умнее, чем кажется, лишь прячется за личину тупого хама. То, что он собственноручно смахнул бензопилой голову бедняге Красавчику, такой версии ничуть не противоречило.
Правда, некогда было думать и строить версии. Нужно было что-то делать, вот только что? Извержение вулкана явно шло на убыль, но до финала пока что далеко…
Как ни удивительно, первым сориентировался Браток. Пока остальные топтались в такт Синему, словно целое стадо цыганских медведей прошлых времен, он быстренько скинул ботинки, штаны, сграбастал с нар принадлежавшую покойному Красавчику простыню и принялся вытираться, матерясь сквозь зубы, то и дело заглядывая себе за спину. Троица в дверях помирала от хохота.
Вадим оглянулся, но не смог определить в растерянности, где постели живых, а где – покойников. Схватил свою собственную простыню с тощего матрасика – в конце концов, не до роскоши, – стал обтирать ноги. Остальные, шипя и ругаясь, последовали его примеру.
– Еще кто-нибудь водички хочет? – отсмеявшись, спросил верзила. – Вроде бы осталось полбутылки… Точно.
Его любезное предложение дружно проигнорировали, возясь с простынями. Испачканные штаны там и сям валялись на полу. Один Доцент беспомощно лежал в дерьме, ругаясь от бессильной злобы, – пытаясь скинуть штаны, непременно бы растревожил рану.