Стратегией Удава часто пользуются опытные бойцы, готовящие неотвратимый болевой приём, или единственный сокрушительный удар. Но она не ограничивается боевыми искусствами. Прочитав великого русского писателя Достоевского, его «Преступление и наказание», я отчётливо увидел, как стратегией Удава воспользовался полицейский следователь Порфирий Петрович, играя с подозреваемым в убийстве студентом. В жизни часто можно наблюдать, как этой стратегией интуитивно пользуются женщины, стремящиеся выиграть замужество, политики, ведущие переговоры. Единственный способ не проиграть Удаву – это навязать ему свою стремительную игру…».

Джозефу Кроузу во всём сейчас виделись уничтожающие намёки – «чтобы вы не думали о сопернике, он ещё умнее»; «удав идеально подготавливает выигрыш», какой-то русский полисмен Порфирий Петрович; «идеальный выигрыш происходит тогда, когда это понимаете и вы, и ваш соперник». Он через силу заставил себя продолжить.

«Гепард в два раза быстрее антилопы и может догнать любую добычу на равнине, но он будет неделями прятаться в кустах или лежать на ветках, высматривая, выжидая именно антилопу. Но он не погонится за молодой и здоровой антилопой, хотя бегает вдвое быстрее. Гепард будет ждать детёныша антилопы, и не просто детёныша антилопы, который бегает втрое хуже, чем он. Гепард будет ждать больного или хромого детёныша, который в семь раз медленнее гепарда. И только, когда нет ни одного шанса упустить добычу, гепард нападает. Так что не способность быстрее всех бегать приносит гепарду добычу, а его точный расчёт и невероятное терпение. Если не может случиться ничего, кроме выигрыша – случится именно он».

Далее полицейский увидел знакомый ему по предварительному просмотру третий английский фрагмент, снова аккуратно выделенный красными чернилами, с пометкой Ляо «английский фрагмент№ 3».

«Подобно гепарду, никогда не ввязывайтесь в дебют раньше своего противника…».

Кроуз старался читать, как можно быстрее, пока в комнату переводчиков никто не нагрянул, от этого, и по причине возбуждённого состояния смысл написанного давался с трудом.

«Но особый род игр – это те, в которые нужно уметь играть, но никогда нельзя выигрывать! Если игры, в которых целью является выигрыш – это лишь грубые эманации Игры в мире, то игры без выигрыша есть непосредственные ипостаси Игры. Игра едина во множестве таких игр, как дождь един во множестве своих отдельных капель.

Выигрыш в таких играх не просто нежелателен, он ведёт к прекращению Игры, и оборачивается проигрышем! Подобно тому, как полная победа телесных паразитов над телом часто оборачивается их собственной гибелью. Это самый сложный вид игр. В них прямое соперничество трансформируется в соперничество-симбиоз.

Только глупая жена захочет победить мужа, только глупый муж захочет победить жену, потому что не может быть продолжения Игры с окончательно побеждённым соперником. В этом и заключается смысл проигрыша – к игре теряют интерес обе стороны, одна, как окончательно победившая, другая, как безнадёжно проигравшая. Теряется интерес друг к другу, как к соперникам по Игре. Смысл же таких игр в том, чтобы интерес к Игре, напротив, разгорался, а это возможно только в симбиозе соперников, в соперничающем партнёрстве, в их взаимном возрастании друг от друга, как достойных соперников.

Я всегда играл со своими соперниками так, что, даже проигрывая мне отдельные партии, коны, блэджи, они не теряли интереса к Игре. Почему? Я никогда не сеял в них чувства безнадёжности. Я открывал для них в Игре всегда что-то новое, и они понимали, что становятся лучшими соперниками друг для друга. Я был для них не тем, кто их побеждает, а Мастером Игры и её бескорыстным проповедником».

Отрывок был небольшим. То, что он видел перед собой, Ляо перевела вчера, сразу после их встречи. Но что произошло? Сначала исчез Ся Бо, но оставил тетрадь, потом исчезла Ляо с тетрадью! Неужели я безнадёжно опоздал?

Джозеф Кроуз сидел какое-то время за столом переводчицы в тупом, беспомощном оцепенении, подперев обеими руками подбородок, когда в комнату ворвались сержант Хаттон и два дежурных констебля.

– Сэр, переводчица Ляо-Вень-Лянь только что была обнаружена мёртвой у себя дома!

– Что???!!!

– На месте происшествия остался сержант Хорн!

Через минуту Кроуз уже трясся в полицейском фаэтоне, вместе с двумя дежурными констеблями.

Глава пятая. Дьявольская радуга

– Вы вряд ли догадываетесь, мистер Воскобойникофф, почему оказались здесь в столь поздний час, – голос женщины был чарующе приятен.

Но вместе с бархатным очарованием его низких обертонов Ричард почувствовал в нём нотки сожаления и даже грусти. Красивая женщина была чем-то утомлена, если не сказать, отягощена.

– О, вы весьма проницательны. Честно говоря, в последнее время, я вообще перестал понимать, что со мной происходит и, как мне кажется, выбрал единственно верное в данном положении решение – не задаваться никакими вопросами о причинах происходящего.

Закончив свою изысканно-витиеватую фразу, корреспондент зачем-то, не к месту, почесал свой нос.

– Да, да, – быстро отозвалась женщина, – лучше ни о чём не думать. Снимите с него повязку.

По воцарившейся безмолвной паузе Ричард догадался, что его ночные стражи сочли её распоряжение неблагоразумным.

– Вы что, оглохли? – нетерпеливо прикрикнула она.

Ещё немного помедлив, грубые руки нехотя, рывками развязали два тугих узла на его затылке.

– Миленько тут у вас. Ничего, что я при даме сидя? – Ричард стал оглядывать комнату только для того, чтобы сразу не впериться глазами в стоящую перед ним незнакомку. Нет, эта женщина была не просто красива, а магнетически притягательна! «Эдак, и в соляной столп превратиться недолго» – думал он, по возможности, неторопливо разглядывая обстановку.

Комната, в которую его доставили для аудиенции, оказалась стилизованной под версальскую гостиную в стиле раннего рококо с обилием всевозможных рельефных завитушек и картелей на потолке и стенах, а также с дорогой кривоногой мебелью.

– Мне нравится ваше присутствие духа, мистер Воскобойникофф, – холодно заметила женщина, дожидаясь, пока он наконец-то бросит своё дурачество и обратит на неё внимание, – однако, боюсь, Вас несколько огорчить.

На слове «огорчить» Ричард усилием воли заставил себя взглянуть ей прямо в глаза. «Клеопатра, как есть Клеопатра…».

– Огорчить? Да нет, ну, что Вы. Представить себе не могу! – он даже придурковато улыбнулся.

– И, тем не менее. А что касается представить, – она нервно покрутила обручальное кольцо на безымянном пальце, – это действительно трудно. Ещё труднее поверить в то, что это происходит с вами на самом деле.

– О чём Вы? Простите, мадам, не знаю вашего имени. Мои спутники не удосужились…

Крепыш, стоящий справа от кресла злобно ткнул его кулаком в шею.