– А Вы не можете просто взять и выйти из Игры? Ну, куда-нибудь уехать из Гонконга, например. – Ричард и сам чувствовал, что говорит не то, что-то глупое, неуместное и тщетное.
– Знаете, Вам это может показаться чудачеством, странностью, но дело в том, что я происхожу из старинного аристократического рода, и для меня это вопрос чести. Ну, если хотите, это как карточный долг, – женщина немного помедлила, – и потом, он мой муж.
– Как-как Вы сказали? Муж?! – корреспондент, как гром среди ясного неба, разразился неприличным, гомерическим хохотом.
– Что Вы находите в этом смешного? – Клеопатра слегка подёрнула плечами, как будто почувствовала озноб.
– Простите, это нервы, тяжёлая бессонная ночь.
Он всеми силами пытался унять случившуюся с ним натуральную смеховую истерику, сотрясавшую всё его существо изнутри – зажмуривал глаза, тёр пальцами переносицу, как делают те, кто носит пенсне, и продолжал беззвучно подпрыгивать на своём кривоногом, дореспубликанском стуле.
– Выпейте ещё воды, – безучастно посоветовала Клеопатра.
– Да, да, Вы правы. Ещё раз простите.
Придя в себя, Ричард почувствовал, что его снова клонит в равнодушный ко всему сон.
– Но, скажите на милость, причём здесь я? – спросил он, пока серое облако апатии не окутало его окончательно. (Этот вопрос уже давно «чесался» у него на языке).
– Я чуть не сбила Вас вчера утром на перекрёстке Натан-роуд и Шанхайского шоссе, помните? – она спросила так, как будто речь шла не о дорожном происшествии, едва не стоившем ему жизни, а о случившемся у них лет восемь назад мимолётном курортном романе.
– Так значит, за рулём «Паккарда» были Вы? – медленно выговорил он, что-то про себя соображая. – Ну, тогда спору нет, я – самая подходящая кандидатура.
– Вы напрасно ёрничаете, – обиделась аристократическая особа. – Как только я Вас увидела, я сразу поняла, что это знак! Я поняла, что Вы – именно тот человек, которого мне посылает судьба и который мне сможет помочь.
Ричарда внезапно охватила безотчётная ярость.
– Послушайте, Вы в своём уме?! Сначала Вы чуть не сбиваете меня на своём дурацком «Паккарде», потом меня едва не лишают пальца ваши костоломы, затем меня силой запихивают в машину, мне угрожают, и теперь оказывается, что я в благодарность за всё это должен каким-то совершенно непонятным мне образом освободить Вас из рабства, в котором вы находитесь у собственного мужа! И всё это только потому, что вчера утром кое у кого внезапно обострилось наследственное аристократическое безумие!
Пока корреспондент на одном дыхании произносил свою гневную тираду, в комнату просунулась коротко стриженая голова одного из ночных похитителей, того, что «едва не лишил его пальца» с вопросительно-недоумённым выражением на лице. Но Клеопатра недовольно посмотрела в его сторону, и дверь снова нехотя затворилась.
– В нашем роду, насколько мне известно, не было сумасшедших, – спокойно отреагировала она, когда корреспондент закончил, – зато по женской линии через поколение у нас передаётся одна маленькая анатомическая особенность – шестой палец на левой ноге. Хотите, покажу?
И не дожидаясь ответа, она ловко сбросила свою воздушную туфельку и распрямила в колене левую ногу почти на уровне столешницы. Он увидел сбоку от мизинца ещё один маленький дополнительный пальчик, разрастающийся из общего с мизинцем основания, как водянистый мексиканский кактус чильпомпо.
– У бабки был точно такой же, – женщина кокетливо повертела ступнёй, любуясь аккуратным костяным отростком, – немного неудобно, приходится делать обувь на заказ, в детстве я ужасно переживала по этому поводу, а теперь привыкла и даже, можно сказать, горжусь им, – после этих слов она снова упрятала свою «драгоценность» в туфлю.
«В самом деле, Клеопатра» – изумился Ричард.
– Вы меня спасёте?
Ему хотелось послать её ко всем чертям, кричать ей в лицо, рекомендуя ещё раз более внимательно рассмотреть своё генеалогическое древо на предмет присутствия в прошлом каких-нибудь сумасшедших родственничков (они там должны отыскаться, обязательно!); что она издевается над ним, ни в чём не повинном человеком, только вчера утром прибывшим в Гонконг; что она требует невозможного и сама прекрасно знает об этом; что он не станет лезть в чужие семейные дела (с какой ещё стати?), и многое другое… Однако ничего такого он не сказал, потому что эта женщина, сидящая перед ним, была не просто божественно красива, она была магнетически, волшебно притягательна, и её глаза снова были готовы в любое мгновение наполниться жгучими бриллиантами слёз.
– У Игры существует какой-нибудь прописанный официальный Регламент?
– Да, конечно! – радостно защебетала она. – Все правила и поправки, а так же Клятва Игрока, Кодекс Господства, Смиренная Грамота раба, полномочия Высшего Совета Судий, порядок разрешения споров…
– Мне нужно ознакомиться с этим документом. Где это можно сделать?
– Всё это находится в моём личном сейфе, – она понизила голос, – я могу тотчас же принести.
– Но сразу предупреждаю, я ничего Вам не могу обещать. Это всего лишь чистая формальность, проделываемая для очистки совести – поиск рыболовного крючка в заливе королевы Виктории. Не обольщайтесь.
– Так я принесу? – Клеопатра грациозно выгнулась и напряглась, готовясь к прыжку.
– Несите.
«Боже мой, что я делаю?». Селезёнка вновь напомнила о себе несколькими аритмичными толчками горячей пульсирующей крови.
– Ещё один вопрос, – женщина уже успела сделать несколько торопливых шагов в сторону двери, через которую она вошла в комнату и теперь с готовностью обернулась к нему – японец, который был накануне с Вами в «Паккарде» – это Ваш муж?
Она посмотрела на Ричарда как на полного идиота – недоумённо и с жалостью, потом зажала себе рот ладонью, а другой обхватила себя за талию, чтобы не лопнуть со смеху.
– Ричард, как Вы могли обо мне такое подумать!
Да, с япошкой он явно попал впросак. «Действительно, как?». Корреспондент смущался и одновременно злился на себя.
– Ну, не сердитесь. Я никак не ожидала, что Вам вдруг придёт в голову такая неожиданная глупость.
Открыв дверь, она ещё раз обернулась: «Если хочешь, называй меня Клеопатрой, или просто Клео»…
Джозеф Кроуз родился на Востоке и ни разу в жизни не был в Англии. Поэтому он с детства привык к укусам неядовитых змей и скорпионов, его не выворачивало наизнанку от одного вида экзотических китайских блюд, готовящихся прямо на местном рынке, как это частенько происходило с прибывшими в Гонконг европейцами. Утончённая восточная жестокость с детства стала для него обыденностью, чем-то более привычным, чем какая-нибудь примелькавшаяся деталь местного колорита вроде многоярусных пагод или конусообразных солнцезащитных шляп из тростника. Почти каждый месяц с какого-нибудь несговорчивого торговца здесь живьём снимали кожу или отдавали на съедение гигантским красным муравьям. К 10 годам Джозеф Кроуз и сам не хуже любого восточного факира умел прокалывать язык специальной острой спицей и ходить по толчёному стеклу, перемешанному с раскалёнными углями. А уж загнать несколько аптекарских иголок под ногти мальчишке с соседней улицы, покусившемуся на дворовую голубятню – это было вообще в порядке вещей, обычным делом (за кражу бойцовского петуха в тогдашнем Гонконге просто и без раздумий отрубали голову).