Высоко в небе, практически в зените, я только что заметил косо падающий луч света, сияющий все ярче с каждой минутой.
Наконец-то.
Зонд.
Перемещение.
Уход. Возвращение.
Моя дочь скоро увидит берег реки, ей останется пробежать всего несколько километров, зонд заметит ее рядом с водохранилищем Смоллвуд, ее спасут. А я буду в пути.
Они проиграют.
И я встаю во весь рост над радиатором и открываю огонь.
Вы – всего лишь люди, едва вышедшие из доисторического периода, предупреждаю я их.
Всегда наступает момент, когда мир начинает вращаться в другую сторону.
Всегда наступает момент, когда ночь становится светлей, чем солнце.
Всегда наступает момент, когда нельзя предвидеть то, что с вами случится. Всегда существует уравнение, которое невозможно решить. Всегда существует ловушка, не предусмотренная планом. Всегда существует карта, не соответствующая местности.
Вот что такое суть ловушки.
Всегда есть пуля хорошего калибра, которая должна вас настигнуть.
Попасть прямо в голову.
Бедные идиоты!
Меня откидывает назад. Спиной и затылком я ударяюсь о землю, я наталкиваюсь на камень, на мох, на траву, на ветки, на сучки, на перегной, на листву. Я наталкиваюсь на Землю, на которой прожил больше тысячи лет. Я падаю на этот мир, который скоро покину.
Я чувствую, как машина моего организма с настойчивостью вечного двигателя в последний раз включается в процесс перемещения, через четверть часа весь комплекс данных, из которых состоит мое мутирующее тело, будет перемещен на зонд, я обрету свою изначальную плоть, я обрету Материнский Корабль, я обрету Бесконечность, я обрету свою дочь.
Мои глаза закрываются. Ночь, заполненная электрическими огнями, очень быстро исчезает с экрана внутренней стороны моих век.
Вот и все. Прощай, Земля. Goodbye, human beings [37] . Я вернулся к себе домой.
Я вернулся. Свет. Сияющая белизна света. Я дома. Материнский Корабль. Белый свет, белое тепло. Я едва чувствую свое собственное тело, но ощущаю его тепло, его белое тепло. Перемещение прошло безупречно.
Я дома. Я вернулся. Наконец-то. Я еще нахожусь в помещении повторной сборки. Час-два общей биологической проверки. Но тело у меня уже прежнее.
Я вернулся.
И очень скоро я увижу Люси. Я сумел это сделать. Я вернулся. Моя дочь взяла билет в один конец. Все – белое, все – светлое, даже мое тело.
Все – белое, все – светлое, даже человек, который на меня смотрит.
Человек, который со мной разговаривает.
Я понимаю его язык, но находиться здесь этот человек не должен. Я понимаю язык человека, который не может здесь существовать.
Его язык – это язык людей с Земли.
Все – белое, совершенно белое. Почему агент приема Материнского Корабля говорит со мной на языке Земли, на языке, завоевывающем эту Землю, на английском?
Я вернулся.
Я вернулся домой, в белый свет помещения повторной генетической сборки.
Я на Материнском Корабле. Мы, скорее всего, пересекаем сейчас орбиту Плутона и покидаем Солнечную систему.
Так зачем разговаривать со мной на языке, затерявшемся в миллиардах километров от нас?
– Здравствуйте, доктор, как вы сейчас себя чувствуете?
Все – белое, совершенно белое в помещении повторной сборки, и этот человек спрашивает меня по-английски, хорошо ли я себя чувствую. Так я что, болен? И почему «доктор», ведь это звание у нас не имеет никакого смысла уже тысячи лет.
Все – белое, человек смотрит на меня, он разговаривает со мной, он произносит вещи нелепые и одновременно совершенно неинтересные.
Где Люси? Зонд сумел забрать ее своим лучом? Почему ее не приводят ко мне?
Где члены экипажа, отвечающие за Миссию? Где мои руководители, где мой прямой непосредственный начальник, мой «звездный контакт»?
Человек, который смотрит на меня и говорит со мной, одет в длинный белый халат, как санитар или врач в больнице.
Это не принято на Материнском Корабле. Почему он упорно называет меня «доктором»?
Я чувствую, что попал в ловушку. Я оказался в своей собственной западне, теперь меня не преследуют люди в темных костюмах, а допрашивают люди в белых халатах.
Я, словно в озарении, понимаю, что произошло, что происходит и что неизбежно произойдет.
То, чего я не предусмотрел, чего не планировал, чего заранее не увидел.
Все – белое, свет – белый, тепло – белое.
Квадратная комната – белая. Моя кровать – белая.
Я вернулся.
Вернулся на стартовую клетку.
Только на этот раз все кончено: уйти я уже не смогу. Мое последнее перевоплощение было истрачено впустую. Попавшая в голову пуля погрузила меня в состояние комы, достаточно глубокой для того, чтобы системы зонда перемещения сочли меня умершим и срочно забрали наносоставляющие моего внеземного метаболизма.
Но я не умер.
Люди привели меня в сознание. Они вывели меня из комы. Они не знают, что они наделали.
Я обречен жить здесь, умереть здесь и никогда больше не увидеть ни Материнский Корабль, ни альфу Центавра.
Отныне и навеки я – землянин, просто человек.
Я вернулся к своей судьбе.
– Вас зовут Джеймс Куртис Уильямсон. Никакого другого имени вы никогда не носили.
Находящийся передо мной человек – это молодой парень, которого я заметил в темно-синем «форде-экспедиции» и подсознательно окрестил врачом. Рядом с ним сидит тип в черном костюме, которого я увидел в первый раз у подножия Северной башни, и очень молодой, моложе двадцати пяти, человек в кожаной куртке летчика и джинсах.
– Джонсон Бодри – частный детектив. Это его помощник, Кевин Кампозито. В день взрыва мы звонили вам, но ответа не было. Поскольку вы тогда находились в очевидно стабильном состоянии, мы уже некоторое время не наносили вам визитов. Когда же, посреди полного хаоса, мы пришли к вам, то поняли, что вы просто превратили свой дом в крепость. Это нас очень встревожило. Одна из моих помощниц, вы ее знаете, мадемуазель Хайдельберг, посоветовала мне как можно быстрее обратиться в одно известное ей частное агентство и сосредоточить наши поиски на месте взрыва.
Здесь тоже все белое. Такое же белое, как в помещении для повторной генетической сборки Материнского Корабля.
А вдруг это неожиданный тест, придуманный генеральным штабом Миссии?