Этот вопль станет длинным коридором отрицания, «НЕЕЕТ», напрасно брошенным в незыблемое лицо Космоса и его законов.
Тех самых, которые я посвятил в инструменты непростительного наказания. Посмотрите на нее, на устройство «Ольга»: ее лицо обращено к небу, которое она едва видит сквозь крошечное зарешеченное отверстие, к небу, образованному из объектива моей мини-камеры, то есть из вас всех.
Она ждет точно так же, как ждете вы. Она ждет, когда костер, чью воспламеняющую силу она высвободила, загорится. Вы узнаете об этом гораздо раньше ее, и сделать вы ничего не сможете.
Она узнает об этом гораздо позже вас, и сделать она сможет всего одну вещь, но совершенно свободно.
Она сможет бесконечно кричать, безумно сожалея о том, что не выбрала другой предложенный мной вариант.
Следите внимательно за картинкой, показывающей цилиндр изнутри: она ждет, когда свобода, которую я ей приготовил, эта великолепная машина, созданная по размеру, начнет действовать. Она ждет, привалившись к металлической стенке, издавая невнятные звуки, прерываемые рыданиями и икотой тревожных приступов удушья. Она ждет, слившаяся отныне воедино с машиной-для-выбора, ждет, когда ее запекут, как лакированную утку в духовке кухонной плиты.
Она ждет.
Как и вы.
Вы ждете, я знаю. Вы не отключились. И правильно сделали. Вы не будете разочарованы.
Не забывайте, вы подключены к www.welcometohell.world.
Nowhere in this world [84]
Здравствуйте все, все, кроме тех, кто скоро проснется на ваших глазах. Я воспользуюсь этим кратким подготовительным моментом, чтобы предостеречь всех журналистов, оплачиваемых сдельно или понедельно, от высказывания нелепостей, которые они печатают обо мне. Я чувствую, что мой талант пиротехника скоро снова будет поставлен под вопрос.
Мне все-таки придется повториться – никакой логики в моих преступлениях нет.
Существовала ли логика (надеюсь, это слово еще не потеряло для вас смысл) в Освенциме?
Честно говоря, я должен признать, что ответ на этот вопрос должен быть утвердительным. Да. Несомненно.
Одна лишь логика в Освенциме и существовала, а всякий смысл, напротив, там был уничтожен. Не стоит и говорить, что Освенцим стал одним из самых совершенных творений моего Брата. Он сам удивился, поняв, как нетрудно превратить людей двадцатого века при содействии других человеческих существ (во всяком случае, существ, принявших с Его помощью человеческий облик) в различного рода материалы или пепел. С еще большим удивлением он понял, с какой необыкновенной легкостью можно вынудить целые народы, неисчислимые в своей массе, к истреблению других народов, так же неисчислимых в своей массе.
Даже благодаря только этому примеру, я могу понять, почему мой Брат решил немного отдохнуть на одном из частных пляжей ада, отведенных исключительно для нас.
Мы с Братом – хозяева общей механики человеческих существ, то есть любой совершенно неприкрытой логики.
Логика, ставшая бесконечным превышением самой себя, вплоть до Небытия, – вот наш мир.
Вот мир, который вы у нас купили за деньги, не прекращающие девальвироваться вместе с вами.
Поэтому двести пятьдесят человек, коллективно, опосредованно ответственных за смерть одного человека, были хладнокровно расстреляны на снегу в конце этой зимы, со всей должной неумолимостью.
Одна женщина, виновная, как соучастница, в жестокой смерти дюжины, даже, скорее всего, большего количества молодых девушек, отправлена непосредственно в ад, при помощи физического появления этого ада в том месте, где она находится, и ее собственными усилиями.
Это ужасно логично.
Это совершенно омерзительно.
Это не имеет никакого смысла.
Это наше творение, а следовательно, и ваше.
Вы еще не все узнали о себе самих.
Вы, кстати, скоро поймете, что эта история лишь начинается.
Главное, не пропустите следующую серию.
Не забудьте прямо сейчас занести в свои «любимые сайты»: www.welcometohell.world.
Направляющая мои поступки бессмысленная логика заставляет меня, словно в противовес этому сошествию в ад, совершать настоящее наращивание силы, поднимаясь к невыносимому.
Это правило номер один нашего опыта.
Правило номер два – это упрямое стремление подчиняться двойному движению: чем дальше развертывается наша операция, тем менее жертвы будут «виновными», я имею в виду человеческое «правосудие», осуждающее или не осуждающее их.
Чем дальше продвигаемся мы вперед, тем безобиднее, в каком-то смысле, будут преступления и тем ужаснее, напротив, будут наказания.
Мы снова перепрыгнем квантовую орбиту.
Вы действительно готовы следовать за мной и туда?
Мы уже не будем довольствоваться политизированными, спиритуализированными или извращенными социопатами.
Теперь мы хотим того, кто выдвинут этим миром в качестве образца, этим миром, который одновременно производит на свет и «Ольгу», и «Храмы Высшего Создателя».
Внимание: мы по-прежнему соблюдаем незыблемое правило номер три, венчающее и заключающее все остальные правила: логику слияния палача-жертвы, которую мы создаем. Этот гомункулус [85] синтеза – наш, мы усиливаем его возможности до максимального предела и постепенно полностью переиначиваем его.
Поэтому «сошествие в ад» будет похоже на что угодно, но только не на плавное и прямолинейное движение к верной смерти.
Смерть, естественно, всегда верная. И каждый раз разная, каждый раз с применением разных приемов, с использованием новых изобретений.
Смерть верная, но наступающая после долгого и захватывающего катания на американских горках, где спуск к инфернальному огню станет похож на вознесение на небо.
С нами ни в чем, кроме конца, нельзя быть уверенным.
Со мной ужас будет одновременно неотвратимым и всегда полным сюрпризов.
Мир – это праздник! Жизнь – это игра!
Теперь как раз настала очередь паяцев, продающих радость в мире, окруженном нами колючей проволокой, под сторожевыми вышками, в промежутках между организованными нами геноцидами, над которыми они уронят крокодилову слезу в чашу для пожертвований. Да, им пора заплатить за потерю покровительства моего Брата, поскольку мы хуже, чем рэкетиры. Когда мы предаем, мы предъявляем счет всем этим андроидам, всем этим еще до начала нашей операции слившимся воедино палачам-жертвам. Они теперь посмотрят себе в лицо. В лицо, которое они так любят, часто до обожания, самые слабые из них – порой до идолопоклонничества.