– Где ты видишь мужиков? – Спрашиваю я её. – Вдвоём мы тут и нечего мне тыкать пальцем. Сам знаю, что мне делать. Я пенсионер. Имею право на отдых.
А у неё про всё есть ответ.
– Это городские пенсионеры пролёживают свои бока на диванах у телевизора, да просиживают зады на скамейках во дворах. Тебе таких привилегий нет. Если ты летом не потопаешь, то зимой не очень-то полопаешь.
– Ну и тёмная же ты, Марья. Разочаровался я в тебе.
ООох! Что тут поднялось. Пыль до небес.
– Ах, ты, паршивец! Мало того, что ты все дела забросил из-за этого ящика, так ещё и коришь меня? Вот уж я тебе устрою!
– Чего ты устроишь, чего? – Тут и меня заело. – Ты окромя лопаты, да ложки с ножом в руках не держала. Устроит она мне!? Держи карман шире!
Знаете, а и устроила! Утром, как ни в чём не бывало, подкатила ко мне с просьбой.
– Дедушко! Чтой-то, мы давно грибков не едали. В лесу живём ведь, сходил бы по грибки-то?
Бьёт меня по моим слабым местам. Я жуть, как люблю грибы в сметане. Откуда мне было знать, что у этой бабы в голове созрело. Пошёл я, значит, в лес. Немного и ходил. От силы два часа. Целый кузовок принёс.
– Марья! Ты где? Принимай грибы!
Сам быстро скинул сапоги и к телевизору, как раз на новости успел. Включаю. Что такое? Не фурычит мой телевизор. По всем каналам прошёлся, везде молчок. Ящик мой онемел, оглох, ослеп. Никаких признаков жизни. Что за дела? Электричество есть, а он молчит. Уж я крутился около него, вертелся, как лиса около кувшина. Как заглянул сзади-то! Мать моя женщина! Антенны-то нет! Вот где собака зарыта! Кричу на весь дом.
– Марья! Поди сюда! Кому говорю, поди сюда! Не зли меня, не то весь дом на щепки пущу. Где антенна? Подавай её сюда, иначе худо дело будет. Если, сейчас же, сию минуту, не отдашь, то прощай навеки. Нам с тобой не по пути.
Думал, что прошибу её своим заявлением. А, она, так, с прохладцею отвечает.
– Посмотрим, посмотрим, кому не по пути. На дереве твоя антенна. Беги скорей, а не то вороны гнездо на ней совьют.
Я схватился за голову. Сами знаете, какая большущая берёза около нашего дома стоит. Ей уж поди-ка лет сто будет, а не то и больше. Подбежал я, значит, к ней. Вижу, рядом лестница стоит. И, как это Марья смогла антенну-то затащить, я вот, до сих пор понять не могу. В запальчивости-то, я туда залез. Схватил антенну-то, как глянул вниз, у меня всё поплыло перед глазами. Высоты ещё с детства боялся. А Марья, бесово отродье, ещё и лестницу отставила в сторону. Меня, аж, пот прошиб. Караул! Чего делать-то мне теперь?
– Марья! – Кричу. – Чёртова баба! Ты чего это удумала? Как я слезу-то теперь?
– Никак. Будешь там со своею антенною новую жизнь себе ладить. Если надо, то я и телевизор туда отправлю. – Стоит на крылечке. Семечки пощёлкивает.
Вот она месть женская! Сообразила ведь, как меня уесть. Придётся идти на компромисс.
– Анна! У тебя парень давно носом клюёт. Поди, положи его спать. На чём я остановился? А! Вспомнил.
– Марья! – Кричу я ей. – Объявляю перемирие. Ставь лестницу, будем договариваться.
– А, я – нет! Я ещё должна подумать как следует, мириться с тобой, али погодить.
И ушла в избу. Долго её не было. Наконец показалась. Я ей телеграфирую.
– Марья! Есть хочу. Не уж-то, не жаль мужа. Совсем заморила голодом, старая.
– Сымай штаны. – Кричит она мне. – Покажи мне свою задницу. Хочу увидеть, не заросла ли она у тебя паутиной.
– Дура старая! Нет у меня там паутины.
– Тогда не ври, что я заморила тебя голодом. На, вот, тебе. – И подаёт мне на удочке кусочек чёрного хлеба. А, мне-то, не достать никак. Пришлось на пару веток спуститься вниз. Тогда я решил Марью изводить своими просьбами.
– Марья! Мне бы до ветру.
Она стоит руки в боки и улыбка до ушей.
– Ты и так на ветру, шпарь на все четыре стороны.
– Ну, Марья! Я тебе это припомню. Ты ещё попросишь меня в лес сходить. Пить хочу, без воды человек не может долго прожить. Вот помру, ответ с тебя.
Видать подействовало на неё такое моё заявление.
– Сколько времени человек может без воды продержаться?
– Слышал, что всего семь суток.
Тут уж я подумал, что она сжалится надо мной, поставит лестницу. Так, нет! Она, видать, добивалась полной моей повинности, а из дома так вкусно потянуло жареными грибами, что я чуть собственными слюнями не изошёл, под рёбрами засосало. После, ещё двухчасового сидения на берёзе, она добилась, таки своего. Пошёл я на все её ультиматумы. А, что мне было делать? Согласился я на все её требования. Мне поставили лестницу и позволили слезть. Пришёл я домой, съел все грибы. Собрал котомку и к дверям.
– Куда собрался, арестованный? – Услышал я её голос.
– Не хочу жить с той, которая ущемляет волю близкого тебе человека. Прощевай, пока.
За столом наступила тишина и молчание. Петрович теребил свои пышные усы, было непонятно его отношение к рассказу Ивана. Серафима не скрывала улыбку. Аня не понимала, как из-за такого нелепого разногласия между супругами, можно разойтись по разным сторонам совместную жизнь. Роман откровенно смеялся над рассказом Капустина.
– Ну, и, где ты собираешься жить, в зиму глядя? – спросил Ивана Петрович.
– В бане стану жить. Там всегда тепло.
– Лично я, не вижу ущемления твоей воли со стороны Марьи. Права она. Какой же ты хозяин, мужик, что дурака валял. Меня бы за такое поведение, Серафима сама бы выгнала из дома. Ваня. Дурак ты и не лечишься. Как можно дожить до седых волос, до глубоких морщин и не понимать, что всё в жизни зависит только от самого себя, тем более, от мужика. Уж коли ты назвался им, соответствуй этому званию. Смотри ты свой телевизор сколько хочешь, но только тогда, когда оглянешься назад, а там у тебя всё в порядке, комар носа не подточит, и Марья твоя золото, а не баба. Иди домой и проси у неё прощения, а потом стукни кулаком по столу и скажи.
– Кто в доме хозяин, я или мухи? Если она скажет, что мухи, значит, не всё потеряно, значит, у вас в семье всё наладится.
Открылась калитка и во двор тихо, крадучись, вошли Марья и Володька.
– Папка, да ладно тебе! Пойдём домой, я на работу устроился.
– И правда, Ваня! Идём домой. Смотри ты свой телевизор, сколько хочешь. – Марья всхлипнула и прижалась к плечу мужа.
– Нет, Марья! Не буду я его смотреть так много. Чего там хорошего? Ничего.
Он приобнял свою жену за плечи, и они мирно отправились домой. Петрович посмотрел на всех победным взглядом, дескать, знай наших! Семья жива!
– Сима! – Скомандовал он. – По домам! Нечего мешать хозяевам.
Едва они скрылись за калиткой, Аня с Романом, не сговариваясь, бросились друг другу в объятия.