Его держали крепко, пригнули голову – он сидел на карточках, прижатый к земле.
Но Рысаков, видно, увидев в собравшейся толпе сообщника, крикнул громко: «Скажи отцу, что меня схватили!»
У него вынули из-под пальто пистолет и кинжал.
Как только карета остановилась, император отворил дверцу и с помощью казака вышел из кареты. Полковник Дворжицкий уже выскочил из саней, бросился к царю.
«Государь перекрестился; он немного шатался – в понятном волнении. На мой вопрос государю о состоянии его здоровья, он ответил: “Слава Богу, я не ранен”. Видя, что карета государя повреждена, я решился предложить Его Величеству поехать в моих санях во дворец» (Дворжицкий).
Дворжицкий слышал крик Рысакова, обращенный к толпе, и понимает, что здесь рядом есть еще кто-то и, конечно же, с бомбой.
Он просит царя немедля уехать с канала. Понимает это и кучер – просит о том же.
Дворжицкий: «Кучер Фрол тоже просил государя снова сесть в карету и ехать дальше». (Поврежден лишь задок кареты, и оказалось, карета может ехать! – Э.Р.)
Понимает, конечно, все это и государь, но…
Дворжицкий: «Но Его Величество, не сказав ничего на просьбу кучера, повернулся и направился к тротуару, прилегавшему к Екатерининскому каналу… Государь следовал по тротуару; влево от него – я, позади – казак, бывший на козлах экипажа, и четыре спешившихся конвойных казака с лошадьми в поводу. Они окружали государя. Пройдя несколько шагов, царь поскользнулся на булыжнике, но я успел его поддержать».
Царь направлялся к Рысакову.
Рысаков находился метрах в десяти от места взрыва; его держали четыре солдата и начальник царской охраны капитан Кох.
Стоявший на тротуаре жандармский подпоручик, не сразу узнав царя, спросил: «Что с государем?», на что император, подходя к Рысакову, сказал: «Слава Богу, я уцелел, но вот…» И показал на убитого казака и умиравшего мальчика.
И Рысаков сказал: «Еще слава ли Богу?»
Царь подошел к Рысакову.
Узнав от него, что тот мещанин (наконец-то не дворянин!), государь сказал с облегчением: – Хогош! (Он грассировал.)
И погрозив Рысакову пальцем, пошел к своей карете по панели.
Полковник Дворжицкий снова стал просить царя:
«Тут я вторично позволил себе обратиться к государю с просьбою сесть в сани и уехать, но он остановился, несколько задумался и затем ответил: “Хорошо, только прежде покажи мне место взрыва”».
В это время подошел возвращавшийся с развода взвод 8-го флотского экипажа.
И царь, плотно окруженный этим взводом и конвойными казаками, направился наискосок – к образовавшейся на мостовой яме.
Дворжицкий: «Исполняя волю государя, я повернулся наискось к месту взрыва, но не успел сделать и трех шагов…».
Молодой человек, стоявший боком у решетки канала, выждал приближение царя. И вдруг повернулся, поднял руки вверх и бросил что-то к ногам государя…
Это и был Игнатий Гриневицкий.
Раздался оглушительный взрыв… И государь, и окружавшие его офицеры, казаки, и сам молодой человек, бросивший бомбу, и народ поблизости – все сразу упали, точно всех подкосило. На высоте выше человеческого роста образовался большой шар беловатого дыма, который, кружась, стал расходиться, опустился книзу…
«И я видел, как государь упал наперед, склонясь на правый бок, а за ним и правее его… упал офицер с белыми погонами. Этот офицер спешил встать, но, еще чуть приподнявшись, потянулся через спину государя и стал засматривать ему в лицо» (из показаний очевидца).
Офицер с белыми погонами и был Дворжицкий.
Дворжицкий: «Я был оглушен новым взрывом, обожжен, ранен и свален на землю. Вдруг среди дыма и снежного тумана я услышал слабый голос Его Величества: “Помоги!”. Собрав оставшиеся у меня силы, я вскочил на ноги и бросился к государю. Его Величество полусидел-полулежал, облокотившись на правую руку. Предполагая, что государь только тяжко ранен, я приподнял его, но у государя были сильно раздроблены ноги, и кровь из них сильно струилась».
Два десятка убитых и раненых лежали на тротуаре и на мостовой. Некоторым раненым удалось подняться, другие ползли, третьи пытались освободиться из-под упавших на них. Среди снега, мусора и крови виднелись остатки изорванных мундиров, эполет, сабель и куски человеческого мяса. С головы царя упала фуражка; разорванная в клочья шинель свалилась с плеч; из размозженных голых ног лилась струями кровь. Царь слабым голосом повторял и повторял: «Холодно… холодно… холодно…». Бесчисленные раны покрывали его лицо и голову. Один глаз был закрыт, другой смотрел перед собой без всякого выражения.
Взрыв был так силен, что на газовом фонаре все стекла были выбиты и самый остов фонаря искривило.
Вокруг Самодержца Всероссийского, умиравшего на окровавленной мостовой среди грязного снега, обрывков одежды, выросла толпа: только что подошедшие юнкера Павловского училища, прохожие, полицейские, уцелевшие казаки. Шатаясь, стоял над ним полковник Дворжицкий…
Недалеко от царя в луже крови умирал бросивший бомбу Гриневицкий.
В это время примчался в карете великий князь Михаил Николаевич. В Михайловском дворце он услышал взрыв и тотчас погнал карету к месту происшествия. Великий князь встал на колени на мостовой.
Услышал голос брата: «Скорее… домой!»
И сознание покинуло царя вместе с хлеставшей из ног кровью.
Если бы государя повезли в Военный госпиталь, находившийся рядом, то успели бы остановить кровотечение и он, возможно, остался бы жив.
Но его повезли во дворец.
Внести кровоточащее тело в карету было невозможно. И десятки рук понесли окровавленного императора к открытым саням Дворжицкого.
Среди тех, кто помогал нести истекавшего кровью царя, был третий метальщик, Иван Емельянов. В портфеле у Емельянова лежала бомба, которой он должен был убить царя в случае неудачи первых метальщиков…
И сани двинулись во дворец. В эти сани был запряжен знаменитый конь Варвар. Тот самый, который долго служил народовольцам… Теперь его захватила полиция, и он служил ей. Когда-то Варвар умчал от полиции Степняка-Кравчинского и Баранникова после убийства шефа жандармов Мезенцова. Теперь он вез во дворец умиравшего царя.
Казаки, стоя в санях, придерживали бесчувственное тело Александра – их шинели намокли от царской крови.
Его привезли в Зимний дворец к Салтыковскому подъезду. Но двери оказались слишком узкие, чтобы толпой внести его на руках. Носилок в Зимнем дворце… не оказалось! И они выломали двери, и все вместе на руках несли Александра II по ступеням мраморной лестницы в его кабинет, где 20 лет назад он подписал Манифест об освобождении крестьян и где сегодня утром проложил путь к русской Конституции. Мраморные ступени и путь по коридору до царского кабинета были покрыты его кровью.