– Какая неожиданность, Освальд! Вот не предполагал, что ты посетишь нас в Эттерсберге!

– Тебе это неприятно? – Освальд, оскорбленный совершенно неожиданным приемом, опустил протянутую руку.

– Вовсе нет! – поспешно воскликнул Эдмунд. – Напротив! Но ведь ты мог бы написать мне о приезде.

– Письма я должен был ждать от тебя, – с упреком ответил Освальд. – На мое первое письмо ты прислал всего несколько строк, а на второе и вовсе ничего не ответил. Я так же мало мог объяснить себе это молчание, как теперь твой прием. Ты был болен или что-то случилось?

Молодой граф расхохотался; это был опять тот же громкий смех, часто срывавшийся теперь с его уст.

– С чего ты взял? Видишь, я совершенно здоров. Просто у меня не было времени писать.

– Не было времени? – обиженно сказал Освальд. – В таком случае у меня, несмотря на мои усиленные занятия, нашлось для тебя больше времени. Я приехал единственно ради того, чтобы избавить тебя от больших убытков, а не в гости. Скажи, пожалуйста, ты не отобрал у своего управляющего доверенности?

– Какой доверенности? – рассеянно спросил Эдмунд, по-прежнему избегая взгляда брата.

– Старой доверенности, которую выдал ему барон Гейдек, как твой опекун, от твоего имени, она уполномачивала его совершенно самостоятельно управлять Эттерсбергом. Неужели он по-прежнему пользуется ею?

– Да, вероятно, потому что я не потребовал ее обратно.

– Как можно быть таким неосторожным и оказывать доверие человеку, которого ты сам считаешь ненадежным! По всей вероятности, он постыднейшим образом злоупотребил им, или, может быть, тебе известно, что треть твоих лесов должна быть вырублена и продана?

– Вот как? Когда же это будет? – спросил Эдмунд все так же рассеянно.

По-видимому, это известие не произвело на него никакого впечатления.

– Да опомнись же! – воскликнул Ос-вальд. – Если тебе ничего не известно об этом, если это происходит без твоего согласия, так ведь обман налицо. Покупная сумма – настоящая насмешка – должна быть выплачена наличными деньгами, и, прежде чем все откроется, управляющий надеется присвоить их. Я узнал об этом совершенно случайно и тотчас же поспешил сюда, чтобы предупредить тебя о страшных убытках.

Эдмунд провел рукой по лбу, словно ему было трудно собраться с мыслями.

– Да, это очень мило с твоей стороны. Так ради этого ты и приехал? Ну, мы можем поговорить об этом в другое время.

При виде такого полного безразличия изумление Освальда росло, но еще больше вызывало недоумение застывшее выражение лица молодого графа, который со своими мыслями, видимо, витал где-то совсем в другом месте.

– Эдмунд, разве ты не слышал, о чем я говорил тебе? Дело в высшей степени важное и не терпит ни малейшего отлагательства. Ты немедленно должен объявить доверенность недействительной, иначе тебе придется признать договор, который совершенно опустошит твои леса и принесет майорату непоправимый ущерб.

– Майорату? – повторил Эдмунд, из всей речи Освальда, казалось, уловивший только одно это слово. – Да, конечно, здесь не должно быть причинено убытков. Освальд, возьмись за это дело сам, все равно ты уже начал им заниматься.

– Я? Как я могу распоряжаться в твоем имении, когда ты сам находишься здесь? Я при-ехал предупредить тебя и открыть глаза на обман, но действовать должен ты; ведь ты – владелец Эттерсберга.

Лицо графа дрогнуло, словно от скрытой муки, и его глаза со страхом опустились перед изумленным и вопрошающим взглядом двоюродного брата. Он крепко сжал губы и промолчал.

– Ну что же? – после некоторого молчания спросил Освальд. – Ты велишь позвать управляющего?

– Если ты находишь необходимым.

– Конечно же! И даже немедленно.

Эдмунд подошел к столу и хотел позвонить, однако Освальд, последовавший за ним, внезапно положил руку ему на плечо и спросил серьезным, настойчивым тоном:

– Эдмунд, что ты имеешь против меня?

– Против тебя? Ничего абсолютно! Ты должен извинить меня, если я сейчас немного рассеян. У меня в голове бог знает что – неприятности со служащими. По одному этому случаю с управляющим ты можешь представить, какие вещи приходится узнавать.

– Нет, это не то, – уверенно проговорил Освальд. – Твое недовольство относится только ко мне. Как сердечно ты прощался со мной и как теперь встречаешь! Что произошло?

С последними словами он обнял графа и попытался заглянуть ему в глаза, но тот вырвался из его объятий.

– Да не мучь же меня все время подобными подозрениями! – пылко воскликнул он. – Неужели я должен отдавать тебе отчет в каждом слове, в каждом взгляде?

Освальд отступил на шаг и скорее изумленно, чем оскорбленно посмотрел на него. Эта вспышка, для которой не было никакого повода, была ему совершенно непонятна.

В это время снизу донеслись шум подъехавших экипажей и громкий лай собак. Эдмунд глубоко вздохнул, словно избавившись от нестерпимой муки.

– А, наши гости! Прости, Освальд, что я оставляю тебя. Я поджидал несколько человек на охоту, которая состоится завтра. Ты, конечно, также примешь в ней участие?

– Нет, – холодно ответил Освальд. – Я приехал не для удовольствия и завтра же должен уехать.

– Так скоро? Это очень неприятно для меня, но тебе лучше знать, как располагать своим временем. Я прикажу приготовить тебе комнату. – Эдмунд был уже на пороге, но обернулся еще раз. – Да, еще одно, Освальд! Объяснись, пожалуйста, с управляющим! У меня нет ни умения, ни терпения. Что бы ты ни сделал, я на все заранее согласен. До свиданья!

В последних словах снова слышалась торопливость, стремительно сменившая прежнюю безучастность. Затем граф исчез так быстро, словно у него земля горела под ногами.

Оставшись один, Освальд не знал, сердиться ли ему на такой прием или беспокоиться. Что, собственно, произошло? Освальд мог только одним объяснить странное поведение двоюродного брата – Эдмунд вошел в салон почти сразу после того, как оттуда вышла Гедвига. Может быть, он пришел раньше и слышал из соседней комнаты их краткий, но такой многозначительный разговор. Хотя при этом и не было произнесено ни одного слова, указывавшего на признание, все же этого было достаточно, чтобы открыть глаза Эдмунду, показать, что было между Освальдом и невестой молодого графа, достаточно, чтобы зажечь в нем пламя ревности. Этим объяснилось и то, что он отшатнулся, когда Освальд протянул ему руку, а также его равнодушие к грозившим ему убыткам, его взволнованность и расстройство.

– Так вот что это! – вполголоса проговорил Освальд. – Вероятно, он что-то слышал. Ну, в таком случае он должен был слышать, насколько неожиданной для нас была эта встреча, и если мне придется говорить с ним, я все ему объясню.

Глава 13

Погода для предстоящей охоты оказалась благоприятнее, чем можно было ожидать; метель прекратилась, а также исчез густой туман, и наступившее утро обещало хотя и хмурый, но прекрасный день для охоты.