Я вспомнил Упыря. Мне не было стыдно. Стыдно! Какого мне должно быть стыдно?! Мне плевать! Плевать на Упыря! Пусть сам по себе... Пусть теперь сам по себе... Я стукнул кулаком по столу, стакан подпрыгнул, головастик удачно булькнулся обратно.
Я что, виноват? Он сам виноват! Они сами виноваты. Они это придумали, не я. Загнали меня в угол, я вообще не хотел ни с кем знакомиться!
В окне снова возник Вырвиглаз.
Вырвиглаз — тот человек, который идёт в цирк с лазерной указкой. Чтобы светить в глаза вольтижёрам и сбивать с толку ловиторов, в надежде, что кто-то всё-таки сорвётся.
Сволочь.
Слушай, у тебя полтинника не будет?
У меня было сто рублей. Я отдал.
Спасибо. Я приглашу тебя на свадьбу. Кстати, выглядишь как дерьмо.
Вырвиглаз исчез во второй раз.
Никогда это не закончится, никогда. Бесконечность — это восьмёрка на боку, и с этим придётся жить.
Ладно, подумал я, ладно. Потом. Всё ещё будет потом, у меня будет ещё время. Много времени. Нанотехнологии сделают своё чёрное дело, мы будем жить долго, почти вечно, и время будет у всех.
Сколько угодно времени, досыта.
Жалость — последнее чувство. Никого жалеть не надо. Ну, не совсем никого. Старушек, больных детей, голодных собак. А больше никого. Будешь их жалеть — только хуже всё кончится. Может, это, конечно, не так, может, я ошибаюсь... Но жалости заслуживают лишь больные и беспомощные. Остальные — нет. Остальных в шею. Только в шею.
Потому что когда жалеешь, то для всех получается гаже, и для тебя, и для окружающих, даже для тех, кого жалеешь. Жалость должна быть исключена, она даёт всем лишь бесполезные надежды, ничего, кроме бесполезных надежд.
Так.
Я вздохнул и тряхнул стакан, звонко стукнул его о спинку койки. И тут же земля качнулась, стёкла звякнули, форточка распахнулась, и с неба послышался свист рассекаемого острым ракетным рылом воздуха.
Головастик шевельнул хвостом, дёрнул глазками и задышал.