– Они великолепны, сэр, – без колебаний ответил свидетель. – Мисс Лэттерли проявила поразительную смелость на войне, в окружении врагов, спасая раненых с риском для собственной жизни. Она трудилась по много часов, зачастую весь день и половину ночи, не обращая внимания на усталость, голод и холод. – По красивому лицу Монкриффа скользнула легкая улыбка. – И она исключительно активна. Порой я жалел, что женщин не принято обучать профессии врача. Многие сестры милосердия, если рядом не было хирурга, успешно делали операции по удалению ружейных пуль или осколков гранат и даже ампутировали конечности, серьезно поврежденные в бою. Мисс Лэттерли – в их числе.
Лицо Аргайла приобрело удивленное выражение:
– Вы хотите сказать, сэр, что она работала хирургом – там, в Крыму?
– В исключительных случаях – да, сэр. Хирургия требует твердой руки, точного глаза, знания анатомии и железных нервов. Всеми этими качествами женщина может обладать в той же мере, как и мужчина.
– Вздор и чепуха! – выкрикнул кто-то на галерее.
– О боже, сэр, что вы говорите! – воскликнул один из присяжных, покраснев.
– Это весьма необычное суждение, сэр, – отчетливо проговорил Джеймс.
– Война тоже необычное занятие, благодарение богу! – отозвался доктор. – Будь она более привычной, боюсь, человечество очень скоро истребило бы себя. Но вследствие своей ужасной природы она предоставляет нам возможность проявить качества, которых мы в себе иначе и не подозревали бы. Как мужчины, так и женщины поднимаются до таких небывалых высот храбрости, мастерства и выдержки, какие в мирное время для нас совершенно недоступны. Вы, сэр, просили меня оценить известные мне черты натуры мисс Лэттерли, – продолжал он. – Могу заверить вас, что считаю ее храброй, честной, преданной своему призванию и способной к состраданию без сентиментальности. Что же касается ее отрицательных сторон, то, чтобы вы не обвинили меня в предвзятости, скажу: она самоуверенна, иногда слишком поспешно осуждает тех, кого считает некомпетентными… – медик грустно улыбнулся, – …для чего, должен признаться, часто имеет все основания. Порой ей явно изменяет чувство юмора. Она бывает чересчур властной и требовательной, а в минуты усталости – раздражительной. Но никто не сможет назвать вам ни единого ее поступка, продиктованного личной корыстью или мстительностью, каковы бы ни были обстоятельства. Она нисколько не думает о себе. Господи, люди, да посмотрите вы на нее! – Перегнувшись через барьер свидетельской кафедры, Монкрифф протянул руку в направлении скамьи подсудимых. Головы всех присутствующих, повинуясь его словам, повернулись в ту же сторону. – Похожа эта женщина на человека, способного совершить убийство ради дорогой безделушки?
Даже Рэтбоун, не удержавшись, посмотрел на Эстер – худую, бледную как мел, с зачесанными назад волосами, в строгом, как униформа, серо-голубом платье.
Защитник улыбнулся:
– Нет, сэр, не похожа. Совершенно с вами согласен. И чуть больше внимания к себе ей бы не помешало. На мой взгляд, его явно недостаточно.
По залу прошел легкий шум. На галерее какая-то женщина сжала руку мужа. Оливер слабо улыбнулся. Монк стиснул зубы.
– Благодарю вас, доктор Монкрифф, – поспешил закончить Аргайл. – Это все, о чем я хотел вас спросить.
Медленно, как бы нехотя, со своего места встал Гильфетер.
Свидетель посмотрел на него выжидающе. Он был не настолько наивен, чтобы надеяться, что ближайшие минуты будут для него легкими. Предстоящая борьба обещала быть совсем не похожей на то, что было до сих пор, если не по смыслу, то по остроте и накалу. В лице адвоката он имел союзника, обвинитель же был его врагом.
– Доктор Монкрифф, – мягко начал тот. – Думаю, немногие из присутствующих могут представить себе те тяготы и лишения, которые вам и другим труженикам медицинской сферы пришлось испытать на войне. Они, без сомнения, ужасны. Вы говорили о голоде и холоде, об изнуряющем труде и страхе. Это в самом деле так? Здесь нет преувеличения?
– Ни малейшего, – без колебаний ответил врач. – Вы совершенно правы, сэр: тому, кто не пережил ничего подобного, представить это невозможно.
– И чтобы выдержать все это, людям требовались невероятные усилия?
– Да, сэр.
– Естественно, описать эту жизнь – мне, к примеру – вы в силах лишь весьма приблизительно…
– Это вопрос, сэр?
– Нет, если только вы не хотите возразить.
– Нет, я согласен. Человек способен передать лишь те впечатления, которые понятны слушателю и для описания которых существует общий язык. Бессмысленно описывать закат слепому.
– Совершенно верно. Поэтому вы, должно быть, чувствуете себя ужасно одиноким, доктор Монкрифф.
Алан промолчал.
– И вы ощущаете особое духовное родство с теми, кто делил с вами ужасы и страдания тех дней? – уточнил обвинитель.
У медика не повернулся язык возразить, хотя по лицу Гильфетера он видел, что тот заманивает его в ловушку. Присяжные, подавшись вперед, ждали ответа.
– Конечно, – признал свидетель.
– И одновременно – естественную неприязнь к тем слабым, непонятливым, возможно, на ваш взгляд, бесполезным женщинам, которые не мыслят для себя занятия более опасного, чем домашнее хозяйство?
– Это ваши слова, сэр, а не мои.
– Но разве это не так? Не забывайте, вы дали присягу. Разве вас постоянно не мучит желание поделиться воспоминаниями о том времени, которое вы так эмоционально нам здесь описали?
На лице Монкриффа не дрогнул ни один мускул:
– Я не испытываю такой потребности, сэр. Ни я, ни кто другой все равно не в состоянии передать свои переживания того времени. Для этого непригодны затасканные слова, предназначенные для слуха людей, ничего подобного не переживших. – Подавшись вперед, он впился руками в барьер кафедры. – И все же я не брошу камень в тех женщин, которые оставались дома, посвятив себя хозяйству и детям. У каждого из нас своя судьба и свое предназначение. Сравнивать их – занятие бесполезное. Наверное, женщины, отдавшие предпочтение домашнему очагу, точно так же не понимают тех, кто отправился в Крым, как покинувшие родной дом не представляют и не могут представить страданий остававшихся на родине.
– Прекрасно, сэр. Такое благородство делает вам честь, – процедил Гильфетер сквозь зубы и уже без улыбки. – И тем не менее особая близость между пережившими все это существует? Совместные воспоминания о том, что до сих пор переполняет ваши души, приносят облегчение?
– Без сомнения.
– Скажите, сэр, мисс Лэттерли всегда столь же невнимательна к своей внешности, как сегодня? Она молода и не лишена привлекательности. То, что ей пришлось пережить, вероятно, явилось для нее тяжким испытанием. Ее держали в заключении сперва в лондонской Ньюгейтской тюрьме, а теперь здесь, в Эдинбурге. Она находится под судом, от решения которого зависит ее жизнь. По ее сегодняшнему виду мы не можем верно судить, насколько она хороша собой.