– Пожалуйста, миледи. Вот ваша горничная. Она тут заблудилась, не привыкла к большому дому, я думаю.

Она осторожно толкнула Лизетт к двери и затем остановилась, натягивая на руку шелковый чулок, штопанием которого занималась перед этим. Она услыхала гневный голос леди Дианы. Гак не понимала французского языка, а леди Диана говорила по-французски; но, даже не будучи лингвистом, Гак легко разбирала бранные слова, употребляемые в гневе, – это ведь универсальный язык.

– Какой нрав, какой нрав! – повторила Гак с удовлетворением, возвращаясь в свою комнату и принимаясь за работу. – И все это из-за своей наружности! Я бы скорее согласилась иметь косые глаза и рот, похожий на щель почтового ящика, чем стала бы так беспокоиться по поводу своей красоты…

Глава 4

Зачем меня вы радости лишили,

Когда весна к нам в сад опять пришла,

Когда в саду дрозды заголосили

И белым цветом липа расцвела?

Вы та, кто краше всех цветов на свете!

Зачем, уйдя, оставили вы мне

Цвет вишни нежный, точно снег в букете…

И дрозд мне пел в весенней вышине?

Фрэнсис Ионг

Едва познакомившись с Сарой, Шарль Кэртон воспринимал ее не иначе как маленького одинокого ребенка, который был совсем не у места в небольшом доме на Керцон-стрит, где спертый воздух был приторно надушен и где, по-видимому, любили задерживаться преимущественно мужчины, которые слишком громко смеялись и держали себя слишком непринужденно, по-домашнему. Но постепенно Сара сделалась для него занятным маленьким развлечением: ему доставляло удовольствие брать ее с собой по воскресеньям в зоологический сад и на утренние спектакли и покупать ей шоколад, перчатки и нарядные зонтики.

Когда миновал этот период, в течение которого Сара производила на него впечатление славного, интересного ребенка, он вдруг открыл, что она вовсе не была такой уж маленькой девочкой, и решил помочь ей вырасти. Он был весьма искусным учителем, так что Сара выучила его уроки гораздо скорее, чем он этого желал.

Он понял, что она его обожает, и сначала был тронут ее робким поклонением, а затем пленился им, как светский человек и знаток женщин.

Вспышки привязанности сорокалетнего мужчины к семнадцатилетней девушке, частью выраженные, частью же скрываемые им, пришли к неизбежному концу, поскольку это касалось его дальнейшей участи, так как он не желал и не имел намерения жениться.

Шарль Кэртон слыл опытным инструктором в любви задолго до знакомства с Сарой, но для девушки он стал первым партнером в мистическом любовном танце. Сначала, как водится, он колебался, приглашать ли ее на этот танец, так как не был уверен, что их партии сложатся. Чувство стыда было ему чуждо, но он ненавидел чувство неловкости, потому что оно испортило бы ему удовольствие и ликование, какое обыкновенно испытывают первооткрыватели. Но когда Шарль убедился, что Сара обладает чувством ритма и что, как примерная ученица, она делает успехи, то он употребил все свое искусство, чтобы научить ее этому танцу.

Он имел огромный успех, больше чем даже мог предполагать, и даже несколько смутился этим.

Над ним стали подсмеиваться и дразнить в клубах, и он невольно почувствовал себя старым и смешным. Тогда он решил покончить с этой привязанностью, стал избегать посещений маленького домика на Керцон-стрит и посылал Саре подарки вместо писем, оптимистически уверяя себя, что она, наверное, поймет.

Но поведение Сары должно было разрушить все его надежды. Она упорно цеплялась за прежнее и отказывалась приспосабливаться к новым условиям. Тогда Шарль просто стал отдаляться от нее и избегать ее так упорно, что в конце концов она сама пошла на поиски возлюбленного.

Его в самом деле не было дома, когда она однажды пришла к нему. Она осталась ждать его, и когда он вернулся с несколькими друзьями, то застал ее у себя. Он открыл дверь своим ключом, и слуга не слыхал его.

Сара увидала только Шарля; света в комнате не было, и хрупкая фигурка девушки была освещена лишь огнем камина. Она встала, когда Шарль вошел, и сказала ему:

– Я не могла больше оставаться в разлуке с вами. Я так жаждала видеть вас.

Разумеется, эту дерзкую выходку как-то замяли, в свете никто не знал подробностей, и тем не менее все говорили об этом, и большинство заявляло, что ничего другого нельзя было ожидать от девушки, в жилах которой текла кровь Лэнсдаля. «Какова мать, такова и дочь!» – прибавляли все.

Леди Диана пришла в ярость; была задета ее честь, а также и финансовые интересы, да и с общественной и нравственной точки зрения смелый поступок дочери казался более чем сомнительным. Леди Диана считала, что Сара разрушила все свои шансы на замужество в будущем, обесценила себя и навлекла неприятную и совершенно ненужную критику и осуждение на красивую голову своей матери. Жизнь Сары превратилась после этого в сплошное мучение. Леди Диана не щадила ее, осыпала упреками и с пренебрежением относилась к ней, продолжая идти своей дорогой.

Коти появился спустя год или около того после злосчастного эпизода. Он пришел как гость к леди Диане, которая любила его отца и ненавидела его мать и всегда прекрасно была осведомлена о размерах его состояния. Но ей и в голову не приходило, что он может думать о женитьбе на Саре. Она рассказала ему всю историю с Кэртоном, в то время как Коти сидел в ее будуаре, где для нее служили фоном цветы и мягкое освещение, а для него было приготовлено виски с содовой.

Коти увидел Сару за обедом и приглядывался к ней с большим вниманием.

Ему понравилась ее стройная, высокая фигура и смелый взгляд, который заставлял ее, как он думал, так резко относиться к нему. Она напоминала ему, некоторым образом, породистую лошадь с превосходными задатками, но испорченную дурным обращением в конюшне. Коти рассматривал людей и события с точки зрения любителя лошадей и поэтому редко судил о них невеликодушно.

Он не имел намерения жениться с тех пор, как женщина, которую он обожал, бросила его, но ему неприятно было видеть, что такое породистое существо погибает от дурного обращения, и поэтому он сделал предложение Саре. Он жалел ее, и она нравилась ему. В нем было много доброты и много человеческих чувств. Кэртона он встречал часто, но относился к нему безразлично, вернее – просто презирал его.

Кэртон, со своей стороны, не обладал достаточным великодушием и поэтому не мог оценить доброты Коти. Он бы хотел его унизить, но этого он не мог сделать в данном случае и поэтому молчал, когда при нем упоминалось имя Коти. Он постоянно испытывал какое-то грызущее чувство раздражения, потому что Коти собирался взять то, что Кэртон мог бы иметь, и хотя он никогда не стремился владеть этим, но все же не желал, чтобы это сделалось достоянием другого.

Если бы Сара выходила замуж за бедного человека, то Кэртон постарался бы даже помочь такому браку в некотором отношении и написал бы Саре очень милое письмо, которое ему доставило бы удовольствие, а ей было бы приятно прочесть. Но при данных обстоятельствах подарки Коти затмили бы все, что он мог бы поднести ей ко дню свадьбы, а она сама, в качестве жены Коти, могла уже покупать себе все, что ей захочется. Таким образом Сара, как жена Коти, приобретала особенную цену в глазах других мужчин, и это в особенности было неприятно Кэртону.