– Я завтра уеду, моя дорогая, – сказал он. – В такую погоду я предпочитаю Гарстпойнт.
– Ты хочешь завтра уехать? – отозвалась Дора; сердце ее сжалось. – О, зачем?!
– Много причин, а главная – я так хочу.
В комнате было почти совсем темно, и они едва могли разглядеть друг друга.
– Не уезжай, – сказала Дора; она подошла к нему и положила руку на его плечо. – Мне было так… так приятно, что ты тут был. Саварди…
– Не любит меня, но относится ко мне хорошо, ты это хочешь сказать? – прервал он ее.
– Он тебя любит.
– Нет, дорогая моя, и я тоже его не люблю.
– Какая чепуха! Но даже если так, то почему это?
Рекс подумал: «Умышленно ли жестока женщина, или это происходит от нервов?» Ему хотелось схватить руку Доры, сжать ее в своей и сказать ей: «Потому, что мы оба тебя любим. Потому, что он подозревает, что я люблю, и я знаю, что он это думает. Потому, что мне ненавистно быть при том, как он касается тебя, думать о мгновениях, когда он тебя целует. Потому, что я ненавижу его, явившегося первым, когда я опоздал, и не по своей вине, так как это просто дело случая, счастья – зовите это как хотите. Я ненавижу его также за то, что из-за него презираю самого себя».
Вместо этого он сказал:
– Просто мы не подходим друг другу, хотя оба очень милые люди – только каждый на свой лад.
Он продолжал разговор в том же шутливом тоне, стараясь поддержать в себе бодрость.
Ни разу еще со времени своего приезда в Мадрид он не чувствовал себя таким взволнованным; Дору тоже никогда еще не влекло к нему так сильно, как в этот момент. Нервы его были натянуты; очевидно, и на него действовала гроза. Он сознавал, что если не уйдет сейчас, то никогда себе этого впоследствии не простит. А между тем ему страстно хотелось сломать хрупкую преграду, которая отделяла его от Доры, хотелось умолять ее взять обратно данное ею слово, хотелось рассказать ей о бессонных ночах и мучительных днях, прожитых им в разлуке с ней. Вместо этого он заставил себя сказать:
– Мне пора, моя дорогая. Если позволишь, я завтра утром зайду проститься.
Он не решился поцеловать ей руку. Дойдя до двери, он зажег свет и, обернувшись, сказал:
– Итак, до свидания.
Рекс закрыл за собой дверь и остался один в бесконечном коридоре; ему стало смертельно больно от сознания, что случай упущен и что встреча, которой он так жаждал, окончилась ничем.
Он долго стоял так, задавая себе уже бесполезные вопросы: зачем он не остался немного долее? Зачем он так держал себя? Ведь на самом деле ему вовсе не хотелось уходить и все его существо рвалось обратно к Доре.
Он направился вниз по широкой, устланной мягким ковром лестнице.
Дождь перестал на некоторое время, но небо низко нависло, подобно темной угрожающей волне, готовой хлынуть каждую минуту.
Молния сверкала серебряным огнем, но грома не было слышно: воздух был тяжелый и душный.
Рекс вышел и направился через площадь; как раз в эту минуту прямо перед ним низко пригнулась акация, точно чья-то рука потянула ее вниз. Вслед за этим разразился второй приступ бури.
Рекс побежал, немного прихрамывая, вперед, завидев перед собой слабый четырехугольник света, суливший ему убежище. Он нашел полуоткрытую дверь и вошел в нее. Откуда-то невнятно доносились голоса – мужской голос смеялся, кто-то пел. Осмотревшись, Рекс понял, что, вероятно, находится в боковом входе «Café du Nord». До него доносились звуки оркестра, и ему казалось, что он узнает место.
Дождь лил как из ведра; Рекс решил переждать тут и присел на покрытых линолеумом ступеньках лестницы.
Комната на верхнем конце лестницы, очевидно, была занята какой-то веселой кутящей компанией.
Звуки музыки прерывались взрывами громкого хохота. Рекс вспомнил о бое быков и понял, почему это торжество происходит в такой ранний час.
Он закурил папиросу. Ему казалось странным, что завтра в этот час он будет уже далеко; необычайным это казалось просто потому, что он действовал вопреки своему желанию, даже прямо против своей воли.
Он никогда так не любил Дору, как теперь, после того как их жизни долгое время текли по разным руслам. Он находил в ней что-то новое, и эта новизна придавала ей особую прелесть или, может быть, еще более выдвигала все те качества, которыми он особенно дорожил в ней.
Он пытался подумать о том, как он теперь наладит свою жизнь, как он будет проводить время, которое так грозно вставало перед ним. Когда любишь и нелюбим, время становится беспощадным врагом, и от него не уйти.
Он представлял себе, что вернется в Лондон, останется там, будет читать в газетах о Доре и… пуще прежнего будет ненавидеть Саварди.
Ибо в глубине души он ненавидел и презирал его, не отдавая себе отчета в том, откуда рождалось это чувство.
Он презирал его, хотя и сознавал в то же время, что ревность мешает ему быть вполне справедливым к нему.
И, странным образом, как раз в эту минуту он услышал голос Саварди: он выкрикивал чье-то имя, имя Доры.
Кровь бросилась в голову Рекса.
– Негодяй, он, наверное, пьян!
Другой голос отчетливо крикнул:
– В честь свадьбы!
Судя по звукам, там занялись наполнением стаканов.
Рекс встал, собираясь уйти, но в этот миг чей-то молодой, звучный бас произнес:
– У него и в мыслях не было жениться на прекрасной Долорес, только отец ее настоял…
Послышались крики, ругань, восклицания, смех. Рекс, нервы которого были напряжены до последней крайности, в два прыжка очутился на верху лестницы и толкнул дверь.
Саварди боролся с другим молодым человеком. Несколько юнцов окружали их и со смехом и бранью пытались их разнять. В тот момент, когда вошел Рекс, молодой человек высвободился из рук Саварди; на лице его была кровь в том месте, где он получил удар.
Он яростно кричал:
– Это правда! Вся наша семья знает, что это правда. Весь Мадрид знает, что Луис не хотел жениться на оперной певице. Он собирался увезти ее на свою виллу в Кордове; мой отец видел все приготовления, а тут как раз появился этот лорд Рексфорд…
Друзья его удерживали Саварди. Случайно один из них увидел Рекса и шепотом произнес его имя; Саварди быстро обернулся, и взгляды их встретились.
«Теперь я знаю, почему я не доверял ему», – подумал Рекс. Мысль эта как льдина обожгла его воспаленный мозг.
Он направился к Саварди и остановился на расстоянии одного шага; они были одного роста, и каждый в упор смотрел на другого.
Прошло мгновение, ни тот ни другой не двигался, затем Рекс поднял руку, слегка ударил Саварди по лицу и отступил назад.