Польщенный до глубины души, Джон глубоко поклонился, как учили в танцевальной школе в Аиде.
– А сейчас нам пора идти, – нежно сказала Любочка. – В одиннадцать меня ждет мама. Ты ни разу не попытался меня поцеловать! А я думала, что сейчас все мальчики только и ждут случая.
Джон гордо выпрямился.
– Да, некоторые, – ответил он, – но не я! У нас, в Аиде, с девушками так не принято.
Бок о бок они пошли обратно к дому.
VI
Джон стоял лицом к лицу с залитым лучами солнца мистером Брэддоком Вашингтоном. Это был мужчина лет сорока с гордым и пустым выражением лица, умным взглядом и подтянутой фигурой. По утрам от него пахло лошадьми – дорогими лошадьми. В руках у него была простая серая березовая трость, рукояткой которой служил один большой опал. Вместе с Перси он показывал Джону окрестности.
– А там у нас живут рабы. – Он указал тростью влево на изящную готическую крытую галерею из мрамора, протянувшуюся вдоль склона горы. – Когда-то в молодости я сбился с нормального жизненного курса и пережил период абсурдного идеализма. В те дни они жили в роскоши: например, я оборудовал каждую комнату керамической ванной.
– Вероятно, – обаятельно рассмеялся Джон, – они в этих ваннах уголь складывали? Мистер Шницель-Мерфи однажды мне рассказывал, как он…
– Осмелюсь заметить, что мнение мистера Шницель-Мерфи не стоит ставить во главу угла, – холодно перебил Брэддок Вашингтон. – Мои рабы не складывали уголь в своих ванных. Им было приказано мыться каждый день, и они мылись. Если бы они этого не делали, с меня сталось бы помыть их серной кислотой вместо шампуня. Ванные пришлось отменить по другой причине: они стали простужаться и околевать. Отдельным расам вода не приносит пользы – для них она годится лишь как питье.
Джон рассмеялся, а затем еще и покивал головой в знак согласия. В присутствии Брэддока Вашингтона он чувствовал себя неуютно.
– Все эти негры – потомки тех, кого мой отец увез с собой на север. Их около двухсот пятидесяти. Вы, думаю, заметили, что они так долго жили вне обычного мира, что их изначальный диалект превратился в едва понятное наречие. Нескольких из них – моего секретаря и пару-тройку слуг – мы обучили говорить на английском.
– А здесь у нас лужайка для гольфа, – продолжил он, когда они вышли на бархатную вечнозеленую траву. – Только зелень, смотрите: ни начальной дорожки, ни неровностей, никаких препятствий!
Он вежливо улыбнулся Джону.
– Много народу в клетке, папа? – вдруг спросил Перси.
Брэддок Вашингтон тут же остановился и непроизвольно выругался.
– На одного меньше, чем должно быть, – мрачно произнес он и чуть погодя добавил: – У нас случилась история…
– Мама мне рассказала, что учитель-итальянец… – начал было Перси.
– Это была чудовищная ошибка! – в сердцах произнес Брэддок Вашингтон. – Но, само собой, все шансы в нашу пользу. Он мог сгинуть в лесах или упасть с утеса… Да даже если он и сбежал, скорее всего, ему никто не поверит! Как бы там ни было, я разослал по соседним городкам на его поиски две дюжины людей.
– И как успехи?
– Ну, как сказать… Четырнадцать уже доложили моему агенту, что прикончили человека, подходящего под описание, хотя, конечно, их всех интересует только награда…
Он умолк. Они приблизились к большой, размером с карусель, круглой яме в земле, накрытой крепкой железной решеткой. Брэддок Вашингтон кивнул Джону и указал тростью вниз, сквозь прутья. Джон подошел к краю, посмотрел вниз. И тут же чуть не оглох от раздавшихся снизу беспорядочных криков.
– Давай спускайся к нам, в Ад!
– Эй, парнишка, как там у вас погодка?
– Эй! Брось нам веревку!
– Эй, приятель, у тебя там не завалялся черствый пончик или пара тухлых сандвичей?
– Браток, подтолкни-ка вниз того парня, рядом с тобой, – увидишь фокус с мгновенным исчезновением!
– Влепи ему от меня, лады?
В яме было слишком темно, чтобы что-нибудь разглядеть, но по грубоватому оптимизму и энергичному напору фраз и голосов он узнал американцев – явно небогатых, из «среднего класса», и с авантюрной жилкой. Затем мистер Вашингтон вытащил трость из решетки и коснулся ею кнопки в траве: внизу включился свет.
– А тут у нас смелые мореходы, имевшие несчастье открыть Эльдорадо, – пояснил он.
Прямо перед ними, в земле, располагалась большая яма в форме вогнутого бокала. Стенки были отвесными, из полированного стекла, а на слегка вогнутой поверхности донышка находилось дюжины две мужчин, одетых как авиаторы – не то в костюмы, не то в униформу. На обращенных вверх заросших бородами лицах читались гнев, злоба, отчаяние и циничное веселье, но – за исключением некоторых, ударившихся в тоску, – все выглядели вполне здоровыми и сытыми.
Брэддок Вашингтон подтащил садовый стул к краю ямы и уселся на него.
– Ну, как дела, ребята? – добродушно спросил он.
В прогретый солнцем воздух устремился хор проклятий – участвовали все, кроме тех, кто был слишком подавлен, чтобы кричать, но Брэддок Вашингтон выслушал вопли с хладнокровным самообладанием. Он снова заговорил, когда умолк последний голос.
– Придумали, как решить вашу проблему?
В ответ из разных мест стало раздаваться:
– Мы решили просто остаться здесь!
– Поднимай нас наверх, а мы уж найдем решение!
Брэддок Вашингтон дождался, пока они снова умолкнут. Затем он произнес:
– Я обрисовал вам ситуацию. Вы мне здесь не нужны. Я молил Бога о том, чтобы никогда вас здесь не увидеть. Вас сюда привело ваше собственное любопытство, и я буду рад выслушать любую вашу идею о том, как мне вас освободить, но чтобы при этом не пострадал ни я, ни мои интересы. Но до тех пор, пока вы будете тратить свои силы на рытье подкопов – да, я уже знаю про новый! – вы ничего не достигнете. Здесь вам не так уж плохо, как вы рассказываете, и напрасно вы воете о любимых, ждущих вас дома. Были бы вы из тех, что и правда беспокоятся о тех, кто ждет их дома, вы бы никогда не стали авиаторами.
Один рослый мужчина отделился от толпы и вытянул руку вверх, чтобы привлечь внимание своего тюремщика к тому, что он собирался сказать.
– Позвольте задать вам несколько вопросов! – крикнул он. – Вы ведь рассуждаете беспристрастно, правда?
– Что за глупость! Как может человек в моем положении быть беспристрастным по отношению к вам? С таким же успехом вы можете просить испанца беспристрастно смотреть на хамон!
При этом резком замечании лица двух дюжин «ломтиков хамона» вытянулись, однако высокий продолжал:
– Ладно! – крикнул он. – Мы уже об этом спорили. Вы не гуманист, и вы не беспристрастны, но вы же человек? По крайней мере вы так утверждаете, и у вас было достаточно времени, чтобы поставить себя на наше место и понять, как… как…