Одновременно, под действием невероятного толчка, вилла в буквальном смысле взлетела в воздух, тут же разваливаясь на пылающие куски, обрушивавшиеся на землю дымящимися кучами и падавшими в озеро. Огня не было, а дым, смешавшийся с солнечным светом, отнесло ветром, и еще несколько минут в воздухе держалась мраморная пыль с огромной бесформенной кучи, которая когда-то была драгоценным дворцом. Больше не последовало ни звука, и в долине остались лишь трое.
XI
На закате Джон и его спутницы достигли высокого утеса, отмечавшего границы владений Вашингтонов, и оглянулись на долину – мирную и прекрасную в вечерний час. Они присели, чтобы доесть остатки припасов, которые Жасмин захватила с собой в корзинке.
– Прошу! – сказала она, расстелив скатерть и выложив на нее аккуратной горкой бутерброды. – Не правда ли, выглядит аппетитно? Я считаю, что на открытом воздухе еда всегда вкуснее!
– Одно лишь замечание, и Жасмин деградирует до «среднего класса»! – сказала Любочка.
– А теперь, – алчно сказал Джон, – давай посмотрим, что за камни ты положила в карманы? Если ты выбрала удачно, то мы втроем проживем в комфорте до конца наших дней.
Любочка послушно сунула руки в карманы и выложила перед ним две пригоршни блестящих камней.
– Неплохо, – с воодушевлением воскликнул Джон. – Они невелики, но… Постой-ка! – Он взял один из них, чтобы получше рассмотреть в лучах заходящего солнца, и выражение его лица тут же изменилось. – Это же не алмазы! Что-то с ними не так!
– Вот это да! – изумленно воскликнула Любочка. – Какая же я глупая!
– Это стразы! – воскликнул Джон.
– Я знаю. – Она рассмеялась. – Я не тот ящик открыла. Они были на платье одной девушки, которую приглашала Жасмин. Она поменялась со мной на алмазы. Я ведь раньше никогда не видела ничего, кроме настоящих камней!
– И ты взяла их с собой?
– Боюсь, что так. – Она задумчиво погладила пальцами стекляшки. – Они мне очень нравятся. Я немного устала от алмазов.
– Очень хорошо, – угрюмо сказал Джон. – Мы будем жить в Аиде. И ты до глубокой старости будешь рассказывать недоверчивым дамам, как открыла не тот ящик! К сожалению, все банковские книги твоего отца исчезли вместе с ним.
– Ну а что такого плохого в Аиде?
– Если в этом возрасте я привезу домой жену, то отец будет только прав, если выставит нас за дверь и «уголька горелого не даст» – так у нас говорят.
В разговор вступила Жасмин.
– Я люблю стирать, – тихо промолвила она. – Я всегда сама стирала свои платки. Я стану прачкой и буду вам помогать.
– А в Аиде есть прачки? – наивно спросила Любочка.
– Конечно, – ответил Джон. – Там все, как везде.
– А я подумала… вдруг там так жарко, что никто и одежду не носит?
Джон рассмеялся.
– Попробуй только! – сказал он. – Едва начнешь что-нибудь снимать, так тебя тут же выгонят из города!
– А отец уже там? – спросила она.
Джон изумленно на нее посмотрел.
– Твой отец мертв, – хмуро ответил он. – Как же он может быть в Аиде? Ты что-то спутала: то место, которое ты имела в виду, уже давным-давно упразднили.
Поужинав, они сложили скатерть и расстелили одеяла.
– Какой это был чудесный сон! – вздохнула Любочка, глядя на звезды. – Как странно очутиться здесь и знать, что у тебя нет ничего, кроме единственного платья и жениха без гроша за душой! Под звездами… – повторила она. – Я никогда раньше не видела звезд. Я думала, что это просто чьи-то огромные далекие алмазы. Теперь они меня пугают. Они заставляют меня думать, что все было сном – вся моя юность!
– Это и был сон, – тихо ответил Джон. – Юность ведь всегда сон: что-то вроде временного помешательства…
– Тогда как же это здорово – быть помешанной!
– Так мне говорили, – хмуро сказал Джон. – Ноя уже не знаю… Так или иначе, но давай мы будем друг друга любить – год… или сколько получится… Эта форма божественного опьянения годится для всех. Из всего сущего имеют ценность лишь алмазы – алмазы да еще, может быть, убогий дар разочарования. Ну что ж, последнего у меня теперь в избытке, и я, как и всегда, превращу его в обыкновенное ничто. – Он вздрогнул: – Подними воротник, девочка: ночь холодна, и ты можешь схватить воспаление легких! Великий грех совершил тот, кто первым придумал сознание. Давай-ка отключим его на пару часов.
И, завернувшись в одеяло, он уснул.
В 1860 году правильным считалось появляться на свет в домашней обстановке. Ныне, по предписаниям высоко вознесшихся эскулапов, первые крики младенцев должны раздаваться непременно в анестезированной – и желательно с духом последних веяний! – больничной атмосфере. Так что мистер и миссис Роджер Баттон опередили моду на полвека, когда в один из летних дней 1860 года решили, что их первый ребенок должен появиться на свет в больнице. Мы уже никогда не узнаем, имел ли влияние данный анахронизм на удивительную историю, которую я решил записать.
Я просто расскажу вам, что случилось, а вы уж судите сами.
Семья Роджера Баттона занимала завидное общественное и финансовое положение в довоенном Балтиморе. Они были родней Этой Семье и Той Семье, что – как известно любому южанину – гарантировало им членство в среде многочисленной высшей знати, из которой и состояла основная масса населения Конфедерации. Очаровательный древний обычай обзаведения детьми им довелось испытать на себе впервые, так что мистер Баттон, естественно, нервничал. Он надеялся, что будет мальчик, и тогда его можно будет отправить в Коннектикут, в Йельский университет, ведь в этом заведении сам мистер Баттон на протяжении четырех лет был известен под довольно-таки ожидаемой кличкой Пуговка.
В тот сентябрьский день, когда ожидалось величайшее событие, он вскочил с постели в шесть утра, оделся, поправил и без того безупречный галстук и вышел на балтиморскую улицу, спеша в больницу, чтобы поскорее узнать, не явилась ли из тьмы ночной в лоно его новая жизнь?
Не дойдя сотни ярдов до Мэрилэндского частного госпиталя для леди и джентльменов, он увидел их семейного врача доктора Кини, который как раз спускался по ступеням, потирая руки – как бы умывая их, – как того и требует от доктора неписаная профессиональная этика.
Президент оптовой торговой фирмы «Роджер Баттон и Компания» мистер Роджер Баттон, забыв об условностях, вдруг побежал к доктору Кини, чего никак нельзя было ожидать от джентльмена-южанина тех живописных времен.
– Доктор Кини! – крикнул он. – Эй, доктор Кини!
Доктор услышал его, обернулся и остановился, поджидая. На его медицински-суровом лице по мере приближения мистера Баттона все четче проступало какое-то странное выражение.
– Ну, как? – потребовал ответа мистер Баттон, даже не переведя дыхания. – Что там? Как она? Мальчик? Нет? Что…