Посетив кладбище, они вернулись домой, и виконтесса, осмотрев свое новое жилище, снова, как и в Петербурге, осталась очень недовольна выбором Алларзона. В прошлый раз она разбранила только его вульгарный вкус, хотя снятый им в Петербурге особняк был устроен с полным комфортом. Сейчас она находила, что дом вовсе непригоден для жилья. Правда, высказать свои претензии нынче было некому…
Дом, который снял для нее знаменитый парижский сыщик, снаружи выглядел совершенно невинно. Это был типичнейший московский особняк, притаившийся в одном из переулков, в один этаж, с небольшим мезонином, оштукатуренный и окрашенный в желтый цвет, с плоскими полуколоннами по фасаду. Вход в него был со двора, совсем крошечного, где едва помещался один экипаж. Все было довольно скромно и вполне привлекательно, учитывая цену, за которую предприимчивый Алларзон снял жилье. Сюрпризы, и неприятные, начинались внутри.
Когда виконтесса со своей воспитанницей прошли анфиладой комнат, вытянутой вдоль фасада, они молча переглянулись. На всегда веселом, оживленном личике Майтрейи отобразился испуг. Елена, пожав плечами, заметила:
– Что же, мы здесь не навсегда…
Она говорила небрежно, чтобы успокоить девушку, до которой, стараниями слуг, уже дошла страшная история особняка. Майтрейи была глубоко чувствительна к подобным вещам. На этот раз и сама Елена, отличавшаяся куда большим хладнокровием, испытала нечто вроде страха.
С первого взгляда в этом доме не замечалось ничего зловещего. Комнаты были маленькие, но светлые. Обои – чистые и довольно дорогие. Обстановка – старомодная, но вполне достаточная. И все же этот дом внушал тревогу, смутную и неодолимую. Сам его стылый воздух, в котором чувствовался угрожающий сладковатый душок, сохранил в доме атмосферу той кровавой расправы, которую учинил здесь безумец. Елена долго простояла у окна, но по переулку никто не прошел, не проехал ни один экипаж. Казалось, этого места избегали. Оглядев комнаты, виконтесса приказала снять и вынести из дома во флигель все зеркала и портреты, которые здесь водились в необычайном изобилии. Они казались ей немыми свидетелями преступления – в зеркалах отражались ужасные сцены, портреты предков графа и графини беспомощно взирали на то, что происходило на их глазах. Майтрейи целиком одобрила этот малодушный шаг. Едва оглядевшись в этом доме, она мечтала только о том, чтобы скорее отсюда уехать.
Вечером явился Летуновский. Виконтесса совсем не увидела перемен в его внешности. В детстве ростовщик казался ей стариком, сейчас он выглядел точно так же, словно время для него остановилось. Зато Казимир Аристархович едва узнал в этой бесстрастной красавице прежнюю Аленушку, бойкую, веселую, наивную девчушку, которую он баловал в детстве дорогими подарками. У Аленушки были самые веселые на свете глаза, какие только видал Летуновский. Глаза виконтессы были словно зимние озера, закованные голубым льдом. Взгляд, холодный и пронизывающий, разом охватил всю фигуру ростовщика, заставив его задрожать.
– Государыня моя, Елена Денисовна, должен я повиниться перед вами в содеянном, хоть и без злого умысла я это натворил… – начал он, предпринимая неуклюжую попытку встать на колени. – Ведь я, получается, вас ограбил, отдав прощелыге Белозерскому то, что по праву принадлежало вам.
– Немедленно встаньте! – строго приказала виконтесса. – Не вы меня ограбили, а дядюшка. Он всю Москву сумел обмануть, не только вас. Поэтому не в чем вам передо мной виниться. К тому же теперь мы компаньоны и делаем одно дело.
– Увы, вынужден признаться, что наше с вами дело прогорает, – заявил Летуновский после того, как поднялся с колен и был приглашен сесть в кресло.
– То есть, как прогорает? – сдвинув брови, грозно спросила Элен.
– Ваш дядюшка не желает больше вкладывать средства в изумрудные горы и золотоносные жилы и ведет себя так, будто сошел с ума! – горестно сообщил Летуновский. – Кто же мог этого ждать?! Он был покорен, как ягненок, и плясал под мою дудку… И вдруг начал бунтовать!
«Час от часу не легче! – с тревогой думала Елена. – С Зинаидой вышла осечка, ей удалось сбежать, еще и дядюшка начал коленца выкидывать!»
– Не понимаю, что с ним происходит, – продолжал между тем Казимир Аристархович. – Откуда что взялось? Заговорил о каком-то золоте, которое сам раздобудет… Поместий у него больше нет, значит, доходов он никаких не имеет. Часть капитала сохранила для него Изольда Тихоновна, экономка, которую я сам в свое время ему рекомендовал. Однако денег надолго не достанет. Оптимизм князя кажется мне беспочвенным… Разве что Илья Романович внезапное наследство получил, на наше с вами несчастье?
– Неоткуда ему ждать наследства, – твердо заявила виконтесса, – родственники его покойной супруги бедны, как церковные мыши. Насколько я знаю, он женился по любви, а не по расчету. Я слышала однажды, как мои родители обсуждали брак Ильи Романовича на Наталье Харитоновне, удивляясь, что он выбрал именно ее, когда были невесты и побогаче, и породовитей. Что же касается нас, Белозерских-Мещерских, то вы и сами прекрасно знаете, я – его единственная родственница.
– Что же тогда стряслось? – развел руками поляк. – Ну не клад же он нашел, в самом деле?.. А еще, – вспомнил вдруг Летуновский, – явился к нему этот разбойник после стольких-то лет…
– Разбойник? – переспросила Елена.
– Илларион, бывший дворецкий князя, – подтвердил ее догадку Казимир Аристархович, – свалился, как снег на голову. И, представьте себе, подлецу известно, что вы живы! Откуда он это может знать?
– Илларион ведь некогда служил частным приставом в Гавани, – загадочно усмехнулась она, – и по долгу службы был посвящен во многие тайны.
Виконтессу даже порадовала эта новость, потому что Алларзон еще год назад потерял из виду Иллариона Калошина, бежавшего из столицы в неведомом направлении.
– Неужели дядюшка снова взял его на службу? – поинтересовалась Елена.
– Взял! Два сапога пара, хозяин и слуга! – в сердцах воскликнул Летуновский, не упомянув, впрочем, о том, что способствовал встрече старых знакомых. – Вопрос лишь в том, достанет ли Белозерскому денег платить жалованье этому молодчику? По глазам вижу – аппетиты у него нешуточные! И где князь возьмет деньги, в которых, по его словам, больше нужды не имеет? Как бы сейчас пригодился ваш сыщик!
– К моему глубокому сожалению, барона Лаузаннера больше с нами нет… Он погиб во время пожара в своем доме, – коротко сообщила Елена, решив, что лишние подробности Летуновскому знать ни к чему.
Однако этих слов было довольно, чтобы вызвать у ростовщика сильнейшую нервную реакцию. Его лицо внезапно покрылось багровыми пятнами. Он тяжело задышал.
– Это был поджог? Лаузаннера убили? – вдруг подпрыгнул он в кресле и, тяжело дыша, произнес: – Я предчувствовал что-то подобное… Даже во сне видел! Такие авантюры, какую вы затеяли, добром не кончаются!
– Что вам в голову взбрело, дорогой Казимир Аристархович? – спокойно перебила его Елена. – Это был несчастный случай, каких сотни. Неопытная, неуклюжая служанка разлила керосин и опрокинула свечку. Я сама была тому свидетелем, и мне едва удалось спастись. Вот взгляните, на руках до сих пор видны следы ожогов.