Тут она заметила, что какой-то мужчина пытается привлечь ее внимание, и благовоспитанно изобразила, будто ничего не видит. Однако что-то в его облике показалось ей знакомым. Он походил на Скоткраддера (Флора не могла их всех упомнить и давно опасалась не узнать кого-нибудь на улице). И впрямь это был Кипрей; он только что вышел из банка, куда положил недельную прибыль с фермы. Через секунду Флора его узнала, кивнула и с любезной улыбкой произнесла: «Доброе утро».
Кипрей в обычной манере Скоткраддеров ответил ей подозрительным взглядом. Ему явно очень хотелось спросить, что Флора делает в Пивтауне. Она решила, что в таком случае вытащит из сумки отрез светло-зеленого шелка и тряхнет им у Кипрея перед носом.
Он остановился, преградив ей дорогу к остановке, и заметил:
– Далековато ты от дома.
– Ты тоже, – сердито ответила Флора.
– Да, но у меня есть в Пивтауне дело каждую субботу. Каждую божью неделю я запрягаю Аспида и еду сюда.
Он мотнул головой в сторону угрюмого мерина, стоящего чуть дальше по улице.
– Вот как? А я приехала на автобусе.
Медленная хитрая улыбка расплылась по лицу Кипрея – волчья, медвежья, лисья. Он с тайным удовольствием побренчал в кармане монетами. Дело в том, что он всегда ездил в тарантасе, экономя шиллинг, который бабушка выдавала на проезд.
– На автобусе, значит, – повторил он.
– Да, на автобусе. И следующий только в двенадцать тридцать.
– Ну так я мог бы тебя подвезти, – предложил он (чего Флора и добивалась). Нежелание ехать в душном автобусе схватилось в ее душе с нежеланием ехать в обществе Скоткраддера, и автобус проиграл. К тому же она радовалась случаю больше узнать о родственниках. Может быть, Кипрей что-нибудь расскажет про Урка, за которого обещали выдать Эльфину.
– Буду очень признательна, – ответила Флора, и они двинулись к тарантасу.
Покуда повозка быстро ехала между живыми изгородями, Флора задумчиво разглядывала Кипрея, силясь понять, в чем состоит его индивидуальная мерзость. Он, Урк, Сельдерей, Ездра, Анания и Азария были для нее на одно лицо, но она надеялась, что со временем научится их различать.
– Как продвигается колодец? – спросила Флора (вопрос нисколько ее не занимал, но надо было как-то начать разговор).
– Он обвалился.
– Какая жалость! Когда я прошлый раз его видела, он был почти готов. Как это произошло?
– Да все Азария. Они с Иеремией поспорили, кто положит последний кирпич, а мы все стояли вокруг и гадали, кто первый даст другому в рожу. Потом Азария столкнул Иеремию в колодец, а следом отправил и кирпичи. Умора! Мы чуть животы не надорвали.
– И что Иеремия? Он сильно пострадал?
– Да нет. Азария нырнул следом и вытащил Иеремию. А вот кирпичи утонули.
– Да, очень жалко, – заметила Флора.
К большому ее удивлению, Кипрей произнес со страстью:
– Да, жалко! Кое-кому в «Кручине» хорошо бы сбросить на голову десяток кирпичей. Имен я не называю, но думать-то не заказано.
Он вновь побренчал монетами в кармане, и губы его тронула медвежья ухмылка.
– О ком ты? – спросила Флора.
– Да о ней, о старухе. Моей двоюродной бабке. Она нас всех держит в черном теле.
И он опять позвенел монетами.
– А, ты про мою тетушку, – задумчиво проговорила Флора.
Разговаривать с Кипреем было не так уж трудно, да и враждебности в нем не чувствовалось.
– Не понимаю, – продолжила она, – почему вы от нее не уйдете. Она ведь забирает себе все деньги, да?
– Да… и еще она сумасшедшая. Если кто-нибудь из нас уйдет, она обезумеет еще больше. Для нас это будет страшный позор. Она старшая в роду, мы ее должны всячески беречь. Скоткраддеры живут в «Кручине»…
– Знаю, знаю, – торопливо перебила Флора. – Вот счастье-то, да? А если серьезно, мне кажется, когда взрослым мужчинам не дают жениться – это уж чересчур.
Кипрей хмыкнул, и Флора испугалась, что сейчас он отпустит соленую деревенскую шуточку. Однако то, что он произнес, оказалось совершенно неожиданным:
– Нет, нет. Многие из нас женаты. Просто старуха не желает видеть ничьих жен, она от этого безумеет. Так что они все живут отдельно, в поселке, а на ферму приходят только на общий сбор, который старуха устраивает на кухне. У Иеремии есть его Сюзанна, у Анании – Феба, у Азарии – Пру, у Сельдерея – Летти, у Ездры – Джейн. Урк – холостяк, ну а у меня свои проблемы.
Флоре хотелось спросить, что за проблемы, но она побоялась вызвать поток тягостных саморазоблачений. Может, он влюблен в миссис Муривей? Вообще же она настолько опешила от услышанного, что некоторое время только молчала, глядя перед собой, и лишь потом проговорила:
– Ты хочешь сказать, они все живут в поселке? Пять женщин?
– Шесть, – тихо поправил Кипрей. – Есть еще одна. Бедная дурочка Ранетта.
– Вот как? А она кем им приходится?
– Она падчерица Иеремии, родная дочка Сюзанны от первого мужа, Азарии. А сам Азария – сводный брат Амоса, родного кузена Иеремии. Так что тут все сильно запутано. Да, бедная Ранетта…
– А что с ней?
Слова прозвучали немного резко. Флора не сразу оправилась от известия, что есть еще целая куча Скоткраддеров – шесть женщин в поселке. Задача, которую она взвалила себе на плечи, теперь казалась почти невыполнимой.
– Десять лет назад она чуть не вышла за Марка Скорби, да тот ее бросил. Она так и осталась в девках. С мозгами у нее не в порядке. Весной, когда на плетнях повисают тяжелые гроздья живохлебки, она прыгает в колодец. И еще раза два пыталась задушить Мириам, наемную прислугу. Можно сказать, природа ударила ей в голову.
Флора искренне обрадовалась, когда тарантас остановился перед домом. Она не желала больше ничего слышать. Ей стало ясно, что она не будет спасать Сюзанну, Летти, Фебу, Пру, Джейн и Ранетту. Пусть выкарабкиваются сами. Она вытащит Эльфину, а потом сделает попытку объясниться с тетей Адой, но больше ничего не обещает.
В следующие три недели Флора была так занята Эльфиной, что и не вспоминала о неведомых женщинах в поселке.
Девушки были почти неразлучны. Поначалу Флора боялась, что кто-нибудь это заметит и запретит Эльфине гулять с нею утром в холмах, а после обеда сидеть в маленькой зеленой гостиной. Их общее времяпровождение было вполне невинным, но сама его невинность могла привести в движение мрачный механизм семейной тирании. Ибо удивительное дело: те, кто живет богатой эмоциональной жизнью, исполненной дикой поэзии, склонны находить неожиданный смысл в самых безобидных поступках людей, не живущих богатой эмоциональной жизнью, исполненной дикой поэзии. Вы обнаруживаете, что они бурно рыдают в подушку, и узнаете, что причина – ваши «ужасные» слова за ленчем. Или вас спрашивают, зачем это вы собрались на концерт, – должна же быть какая-то скрытая подоплека.